Я прокрутил запись снова. Потом в третий раз. Увеличил. Смотрел, как пальцы впиваются, сжимают тело, сдавливая, причиняя боль.
Выключив экран, я долго сидел в темноте.
Она выставила меня дураком. Растоптала все, что я для нас построил. Растоптала мои мечты.
Она все время только и делала, что лгала, обманывала.
Предательница.
Все это время она меня предавала. Я вспомнил упаковку противозачаточных таблеток. Но зачем, если она знала, что…
А может, она не знала. Может, только догадывалась.
Поэтому она так поступала? Застывшее лицо Конора улыбалось мне с экрана. Было невыносимо смотреть на него. Его лицо перестало быть родным. Оно стало каким-то чужим.
И мне больше не жаль, что его не стало.
Мерри
Сколько дней прошло с тех пор, как я видела солнечный свет? Или спала, или мылась? Я едва могла поднять голову. Волосы чесались. Когда я скребла голову ногтями, то расцарапывала кожу до крови.
– Я говорю правду, – повторяла я.
– Да вы ни слова правды не сказали, Мерри. Одну только ложь!
– Нет, вы не понимаете, – покачала я головой. – Это была не я, я точно этого не делала.
«Фрэнк, – чуть не сказала я, – вероятно, она могла…» Но какой ей смысл? Вся ее показная материнская забота о нем в последние несколько недель. Вся эта материнская мудрость, внимательность – на ее фоне я выглядела только хуже.
– Вы хотите представить себя жертвой, – сказала детектив. – Этакой скорбящей матерью.
– Я и есть скорбящая мать.
– Нет. Вы – женщина, которая убила собственного ребенка.
– Какой сегодня день?
– Четверг.