– Почему вы считаете, что все его жертвы были чудовищами?
Во время этого диалога камера все приближалась, постепенно и настойчиво, словно незваный гость на цыпочках. Казалось, скоро будут видны мельчайшие морщинки на их лицах.
У Джими Брюстера дрожали веки, хотя он и не моргал.
– Все просто. Если ты можешь вышвырнуть сто тысяч баксов за тачку – за гребаную тачку! – то ты злобный кусок дерьма.
Голос у него был гневный, взволнованный и – как все в его облике – словно бы не подходил ему по возрасту. Он казался участником школьного шахматного клуба, а не человеком под сорок.
– Кусок дерьма? Так вы называете своего отца?
– Великого хирурга? Долбаного говнюка, гребущего деньги лопатой?
– Вашего отца. Вы ненавидите его так же, как и тогда?
– А моя мать, что, живее, чем тогда?
– Простите?
– Моя мать покончила с собой, наглотавшись снотворного, которое прописал ей он. Гениальный хирург. Которому взорвали гениальную башку. Знаете что? Когда мне позвонили, я трижды попросил их это повторить. Они думали, у меня шок. А это был не шок. Чистая радость. Я не мог поверить, что не сплю. Я хотел, чтобы мне повторяли это снова и снова. Это был счастливейший день в моей жизни.
Брюстер умолк и уставился на Ким. На лице его был написан восторг.
– Ага! – вскричал он. – Я вижу по глазам!
– Что видите?
– Большой вопрос.
– Какой вопрос?
– Им все задаются: а вдруг Джими Брюстер и есть Добрый Пастырь?
– Как я уже сказала, мне такое никогда не приходило в голову.
– А теперь пришло. Не врите. Вы думаете, откуда такая ненависть. Может, с такой ненавистью он и прикончил шестерых говнюков?
– Вы сказали, что у вас есть алиби. Раз у вас алиби…