Потом долго слушала что-то – видимо, какое-то объяснение. Гурни за это время сходил на кухню и заправил кофемашину.
Голос Мадлен прозвучал еще только раз, под самый конец разговора, и Гурни разобрал лишь несколько слов. Кажется, она на что-то согласилась. Через несколько секунд она вошла в кухню, и в глазах ее было вчерашнее беспокойство.
– Как твоя рука?
Лидокаин, которым его обезболили, прежде чем наложить девять швов, больше не действовал, и ладонь у запястья пульсировала от боли.
– Ничего, – сказал он. – О чем тебя просят в этот раз?
Она не ответила.
– Держи руку поднятой. Как доктор велел.
– Хорошо, – Гурни поднял руку на несколько дюймов над разделочным столом, у которого он ждал, пока сварится кофе. – У них что, новый суицид? – спросил он с излишней веселостью.
– Вчера вечером уволилась Кэрол Квилти. Нужно ее заменить.
– Во сколько?
– Чем скорее, тем лучше. Я сейчас в душ, перекушу и поеду. Ты сам тут справишься?
– Конечно.
Она нахмурилась и показала на руку.
– Выше.
Он поднял руку на уровень глаз.
Мадлен вздохнула, подмигнула ему – мол, молодец – и отправилась в душ.
Он в тысячный раз подивился ее жизнерадостности, неизменной способности принимать реальность, что бы та ни готовила, и оставаться оптимистичной – гораздо более оптимистичной, чем он.
Мадлен принимала жизнь такой, какая она есть, и делала что могла.
Она играла теми картами, которые у нее были.
Тут Гурни вновь вспомнил о тузе в рукаве.