– По-моему, бросить этот проект – не такая уж плохая мысль.
Повисло молчание, а Конни Кларк молчала очень редко. Потом она вновь заговорила, уже тише:
– Ты не представляешь, к чему это может привести. То, что она решила учиться журналистике, защищать диплом, снимать этот проект, делать карьеру, стало для нее спасением. На фоне того, что было раньше.
– А что было раньше?
Конни вновь замолчала:
– То, что она стала такой целеустремленной, амбициозной девушкой – это вообще-то чудо. Несколько лет назад мне было за нее страшно: после исчезновения отца она была сама не своя. В подростковом возрасте ее штормило. Она ничего не хотела делать, ничем не интересовалась. Временами вроде как приходила в норму, а потом опять проваливалась в болото. Журналистика, особенно эти “Осиротевшие”, внесли в ее жизнь какую-то цель. Проект вернул ее к жизни. Мне страшно думать, что будет, если она его бросит.
– Ты хочешь с ней поговорить?
– Она там? У тебя дома.
– Да. Это долго объяснять.
– Она сейчас в той же самой комнате?
– В другой комнате, вместе с моим сыном.
– С твоим сыном?
– Это тоже долго объяснять.
– Понятно. Ну ты все-таки объясни, когда будет время.
– С удовольствием. Через день-другой. Сейчас мне как-то не до того.
– Могу представить. И все же, пожалуйста, не забывай, что я тебе сказала.
– Мне пора.
– Хорошо, но… Сделай, что в твоих силах. Пожалуйста, Дэвид. Не допусти, чтобы она себе навредила.
Договорив, Гурни остался стоять в комнате у окна, невидящими глазами глядя на горные склоны. Как, черт возьми, можно уберечь другого от того, чтобы он себе навредил?
Пульсирующая боль в ладони прервала его мысли. Он поднял руку, приложил ее к оконной раме – боль утихла. Затем посмотрел на стоящие на столе часы. Меньше чем через час им с Ким надо было выезжать на встречу с Руди Гетцем.