Хризалида

Старуха наклонила голову, словно почувствовав странный запах, и немного подалась вперед. «Беги отсюда!» – говорила интуиция, но Дженни велела себе замереть. Краем глаза она видела, как ерзает доктор Филипс.

Эбигейл понюхала воздух рядом с лицом Дженни. Вот ее взгляд скользнул по животу посетительницы, и удивление у нее во взгляде сменилось четким пониманием.

– Она… у тебя внутри?

Дженни покрылась гусиной кожей.

– У меня…

– Моя! – крикнула Эбигейл и рванула вперед, чтобы укусить Дженни в щеку. Отпрянув, та налетела на доктора Филипса и вместе с ним рухнула на пол. Планшет вылетел у доктора из рук и с грохотом упал рядом. Старуха бросилась на них. Она пробиралась к Дженни, но мешал отбивающийся доктор. Поэтому Эбигейл вонзила зубы ему в нос, безостановочно рыча «Моя! Моя! Моя!».

Старушечьи челюсти сомкнулись, хлынула кровь. Раздался жуткий хруст, за ним пронзительный вопль. Сопротивляться доктор не мог из-за того, что они с Дженни повалились на пол клубком, из которого он так и не выпутался. Эбигейл откусила ему нос и выплюнула в темный угол, скороговоркой бормоча «моямоямоямоя». Потом она засмеялась диким смехом, подобного которому Дженни не слышала. Кровь текла у старухи по подбородку, а из раны на лице у доктора она хлестала ручьями. Вопящий Филипс зажал рану рукой, но кровь сочилась меж пальцев.

Доктор Филипс откатился в сторону, и Эбигейл уставилась на Дженни. Губы старухи расползлись в мерзкой улыбке, глаза вспыхнули, и Дженни словно парализовало. Эбигейл напряглась перед прыжком на новую жертву, когда в палату влетел охранник и бросился на нее. Он буквально впечатал ее лицом в пол. Что-то хрустнуло – теперь кровь хлынула из носа Эбигейл.

Охранник по рации вызвал подкрепление, потом что-то крикнул Дженни, но та не расслышала и молча на него уставилась. Охранник крикнул снова, и теперь она поняла.

– Мэм, вы как, ничего?

Дженни не ответила. Она смотрела, как сливаются два ручейка крови – в большой красной реке их не различишь. Перед мысленным взором замелькали картинки: вот полоска песка, сливается с огнем, со звездами; вот ее тело взлетает, несется по небу, потом падает возле дома; вот ее насильно тащат в дом, через кухню, волочат во мрак подвала.

Очнулась Дженни, когда в палату ворвались еще два охранника и доктор, который начал перевязывать рану на лице доктора Филипса. Новый доктор кричал, что Филипсу нужно срочно в хирургию, спрашивал, где его нос. Первый охранник коленом прижимал Эбигейл Гилкрист к полу. Старухе наверняка было больно, но она истерически хохотала. Хохотала и при этом плакала, и вместе со слезами по лицу растекались кровь и сопли.

– Моя. Моя. Моя. Моя, – речитативом повторяла старуха, не замечая хаоса в палате.

Дженни посмотрела на нее, медленно и осторожно встала и поправила одежду, бездумно гладя огромный живот. Упав, она ободрала ногу, и ссадина побаливала, но других повреждений не было. Впервые за многие недели, а то и месяцы в мыслях воцарился порядок. В ушах звенели слова Эбигейл. Дженни точно знала, что нужно делать. Пусть ее только отсюда выпустят.

Нужно вернуться домой, разыскать Тома.

Нужно спуститься в подвал.

* * *

Лишь к полуночи Дженни закончила отвечать на бесконечные вопросы.

Администрация «Вэлли-Вью» вызвала полицию, хотя заявления Дженни подтверждались скудной информацией, которую выдал доктор Филипс, одурманенный обезболивающими. Доктор явно нарушил должностные инструкции, пустив Дженни в палату, тем более без сопровождения охранника. Если по выздоровлении он решит продолжить работу в больнице, его ждет строгое взыскание.

Девушка-администратор проводила Дженни свирепым взглядом, который та проигнорировала, надеясь, что никогда в жизни сюда не вернется.

Машина завелась не сразу, и Дженни чуть удар не хватил (черт, она же свет в салоне оставила!), но после нескольких попыток и ударов по рулю машина с ревом ожила. Дженни погнала ее прочь со стоянки, будто в здании больницы начинался пожар.