И занавес опускается

— И всё это — в разгар реформ Рузвельта. Он сделал много всего, пока был шефом полиции, чтобы очистить наши ряды от коррупции, но даже он не смог положить всему конец.

Малвани усмехнулся.

— Он издал указ, благодаря которому и ты, и я смогли служить в полиции. Это многое значит.

Наш нынешний президент, Тедди Рузвельт, был шефом полиции Нью-Йорка в 1896 году, когда Малвани и я сдавали вступительный экзамен, обязательный для всех новых полицейских.

Нам повезло.

До Рузвельта в ряды полиции можно было попасть только двумя способами: либо взятки, либо хорошие связи. Либо и то, и другое.

Хотя никто из прохожих не мог нас подслушать, я всё равно понизил голос, прежде чем ответить:

— Помнишь, тогда мы решили, что единственное, что важно — сами жертвы. Что мы будем бороться против любого проявления коррупции, которая будет мешать нам добиться правосудия, которого они заслуживают. Остальное неважно.

Малвани глубокомысленно кивнул.

— Помню. Ты называл это «вопросом выбора правильного сражения».

Я стиснул зубы.

— И я выбираю этот. Потому что у нас две жертвы — Анни Жермен и Элиза Даунс— чьи интересы находятся под угрозой.

Малвани не повернулся ко мне, избегая взгляда, и я на секунду подумал, что сейчас он вновь взорвётся.

Но вместо этого он покорно взглянул на меня.

— Эх, Зиль, если бы тебе удалось закончить колледж, ты бы стал чертовски классным адвокатом. Я не могу с тобой спорить.

— Так как ты можешь оправдывать и защищать Фромана, если существует вероятность, что он или кто-то из его подчинённых замешаны в смерти двух девушек? — резко произнёс я. — Ты не можешь такое говорить.

— Сейчас я могу тебе сказать только одно, — побледнел Малвани. — Делай, что должен. И если сможешь провернуть всё так, чтобы не взбаламутить воду, то всё будет отлично.

На этом мы с ним попрощались возле здания Центрального вокзала.

Я направился к скамейке напротив девятнадцатого пути, на который через десять минут должен был прибыть мой поезд. Я правильно поступил, когда не рассказал Малвани о Тимоти По.

С этого момента я больше не буду чувствовать вину за утаивание неприятной информации о личной жизни актёра. Если бы Малвани узнал правду, то сразу бы бросился вновь арестовывать По; может даже, и не столько из-за убеждённости в его причастности к преступлению, сколько из-за того, что По в качестве козла отпущения удовлетворит любую влиятельную верхушку.