А ведь я ничего сначала не заметил.
Потому что не искал.
Но теперь видел красноречивые симптомы: отёк вокруг шеи, неестественный блеск в глазах и усталость, изнурённость, которая всегда сопровождает подобные болезни.
— Полагаю, это и есть истинная причина твоего возвращения, — только и смог выдавить я.
— Я умираю, Саймон, — развёл он руками. — Я сменил различные климатические зоны, как и рекомендовали врачи, но ничто не смогло замедлить прогрессирование заболевания.
— Ты ездил на юг? Во Флориду?
— Ездил, — кивнул он. — Я даже побывал на чистейшем воздухе Миннесоты, в который все так слепо верят.
Отец печально покачал головой.
— Ничего не помогло. Истощение берёт верх. Теперь вопрос лишь в одном — когда. Хотя этот вопрос справедлив ко всем живущим.
Мужчина вытащил из кармана пакетик пастилок.
— Не представляю, что делал бы без них. Пастилки Церкви Бладетт. Небольшие коричневые конфетки с бензоином. Только они облегчают моё самочувствие.
Он забросил одну пастилку в рот.
— Сколько тебе осталось? — неловко спросил я.
Он пожал плечами.
— Похоже, немного, хотя ни одни врач не может сказать точно. Но я уже узнаю симптомы: кашляю теперь практически постоянно и устаю гораздо быстрее, чем раньше. Думаю, это моя последняя весна. И я намерен ею насладиться.
Его глаза блеснули, но я не мог сказать, было ли это из-за болезни или его несгибаемого духа.
— Но это ведь не смертельный приговор, — резко произнёс я. — Существуют санатории, врачи в которых могут тебе помочь.
Отец брезгливо скривил лицо.
— Чтобы я сидел в кресле и вязал носочки? Играл в шахматы и по часам принимал препараты? Нет уж, благодарю покорно! — сказал он с горячностью.
— Тебе всегда нравились шахматы… — заметил я.