Данте обнаружил, что стоит в двух шагах от Максима, но не помнил, как там очутился.
– Вы закрывали в таком месте детей?
– Не я принимал решения. Детям отводилось специальное отделение. Всего в Коробке содержалось пятьсот заключенных, среди которых было около пятидесяти детей и подростков.
– Их тоже никогда не выпускали?
Максим молчал. Данте почувствовал, что потеет, и, сжав кулаки, подошел к нему вплотную.
– Выпускали или нет? – повторил он, почти рыча.
– Нет. Это было путешествие в один конец, – неохотно, с видимым стыдом произнес Максим.
– И в чем заключались их преступления? – спросила Бригитта.
– Не знаю. Их бумаги тоже подчистили. Но вряд ли детей переводили из других тюрем. Они выглядели грязными и больными, и на них не было тюремных роб.
– Коробка ведь не настоящее название? – спросил Данте. – Как называлась тюрьма на самом деле?
– «Дуга-три».
Ответ не стал для Данте неожиданностью, и все-таки он был потрясен до глубины души.
– Сукины дети. Проклятые сукины дети, – пробормотал он.
– Может, объясните, о чем речь? – спросила Коломба.
– «Дуга-три» – одна из самых охраняемых тайн времен холодной войны, – сказал Данте, сжимая и разжимая здоровую руку. – Это была затерянная в глуши военная база в сотне километров от Киева. Советский Союз отрицал ее существование, но НАТО засекла ее по похожим на стук дятла сигналам, передаваемым ею в радиоэфир. Никто не знал, какую функцию она выполняла. Поговаривали, что там базировалась станция противоракетной обороны. Или комплекс ионосферных исследований, вызывающий искусственные землетрясения. В действительности же на территории «Дуги-три» находился лагерь. И ты оставался там до последнего дня,
– Да.
– Случайно, не до апреля восемьдесят шестого года?
Максим кивнул.
В то время случилось что-то важное и чудовищное – это Коломба знала точно, но никак не могла вспомнить, что именно произошло.
– Комплекс «Дуга-три» находился недалеко от Припяти, – объяснил Данте. – Двадцать шестого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года Припять превратилась в город-призрак. Точнее, двадцать седьмого апреля, потому что в первый день население никто не оповестил. Только