Водка и разговор со Стасом сделали свое дело.
Мало, кто поверит, но убийцы иногда способны раскаиваться в содеянном.
Правда, по-своему, всё равно оправдывая себя в собственных глазах. Но при этом они способны чувствовать если не вину, то сожаление и тоску при воспоминании о человеке, чью жизнь отняли.
А когда им ещё напоминают о случившемся, и они страдают тяжкой формой алкоголизма, гнетущее чувство сожаления становится невыносимым.
В таком, не совсем адекватном состоянии, они способны даже признать убитую жертву в живом человеке и, тем более, орудие убийства, в любом схожем предмете.
— Да, Панкрат, — наблюдая за реакцией Рындина, ледяным голосом проговорил Стас. — Это та самая гирлянда. Узнаешь? Та самая, которой ты задушил Антонину и обмотал её тело.
Корнилов приблизился к Панкрату.
— Узнаёшь?!
Панкрат согласно затряс головой, продолжая жаться в стену. Он как будто пытался спрятаться в ней. Скрыться от Стаса, от пугающего прошлого, от воспоминаний о своей жене, от всего на свете.
После этого, когда старик смог успокоится, он в деталях покорно пересказал страшное событие того вечера.
Правда оказалась ещё страшнее видения Ники и сообщения от Яши.
Избив жену до полуобморочного состояния, когда она уже не могла пошевелится, Панкрат решил, что в качестве извинения, она должна удовлетворить его. И его не остановило даже присутствие шокированных перепуганных маленьких сыновей.
Стасу давно не попадались личности, вызывающие у него такое отвращение.
Удивительно, но даже не так давно пойманный Сумеречный Портной со своей спятившей супругой были менее отвратительны, не смотря на те ужасы, что вытворяли.
Они — человекоподобное зло во плоти. А Панкрат Рындин — живая совокупность всевозможной мерзости, от которой просто тянет блевать.
Стас молча выслушал Панкрата и велел ему убираться.
Рындин, шмыгая носом, непонимающе уставился на Корнилова.
— Как это… убираться? — спросил он. — Куда?
— Куда хочешь, — пожал плечами Стас и посмотрел на Старика. — А что ты думал? Твое дело давно закрыто за сроком давности. Тем более, что ты своё отсидел. Что думал, по новой закроем?
Судя по лицу Панкрата он именно так и думал.