— Прости, — прошептала я, сама, ощущая слёзы на собственных щеках.
Мне было очень совестно, что Лерка из-за меня так испереживалась. Плюс ко всему, давали о себе знать пережитые события ночи.
Обнявшись и тихо плача, то и дело всхлипывая, мы просидели так минут двадцать, наверное, или больше.
Потом, я тихо, вкратце, чтобы не стращать Лерку ещё больше, пересказала ей про случившееся со мной за последние несколько часов.
Логинова только ошарашенно качала головой и в конце заявила:
- ***здец, какой-то Роджеровна… Вообще тебя одну оставить нельзя!
Я засмеялась, Лерка тоже захихикала в ответ.
В этот миг дверь в палату приоткрылась и внутрь заглянул взъерошенный, запыхавшийся Мирон.
— Ника! — ахнул он, увидев меня в кровати и мою перебинтованную голову.
Я, на миг удивленно замерла, успела бросить вопросительный взгляд на Лерку, но та лишь быстро пожала плечами.
— Привет… — тихо произнесла я и улыбнулась ему.
При виде Мирона я испытала некую неловкость и даже смущение. Нет, я была рада, что он приехал… С одной стороны, а с другой, я не готова была сейчас отвечать на его вопросы, хотя бы потому, что ещё не успела придумать, что соврать.
Это с Леркой я могу быть откровенной, так как она одна из не многих людей, знающая о моей «особенности» и другой стороне жизни. А Мирон… Мирон не знает, и я слишком боюсь ему рассказывать. Я даже представить не могу, как он отреагирует, но уверенна, что он точно будет не в восторге.
Мирон вошел в палату, немного нерешительно приблизился к моей кровати и настороженно взглянул на Лерку, как будто только сейчас её заметил.
— Привет, — бросил он.
— Привет, уголовник, — шутливо отозвалась Лерка.
— Почему это «уголовник»? — чуть нахмурился парень. — Меня тогда не за что упекли…
— А это уже не важно, — продолжала издеваться ухмыляющаяся Лерка. — Важен сам факт. Упекли — значит сидел. Сидел — значит уголовник. Всё просто.
Мирон открыл рот, чтобы возразить, но Лерка сама поднялась с кровати и, хитро ухмыльнувшись мне, бросила:
— Пойду маме позвоню, скажу, что с тобой всё в порядке.