Луис помедлил, думая, как лучше сказать ей о стульчике, и в итоге спросил:
– Тебя уложить?
– Да, если можно, – сказала она.
– Ты не хочешь… не хочешь сегодня спать с мамой?
– Нет, спасибо.
– Точно?
Она слегка улыбнулась.
– Да. Она вечно стягивает на себя одеяло.
Луис тоже улыбнулся.
– Ну, тогда давай ложиться.
Элли не стала тащить стульчик в постель. Она разложила его и поставила в изголовье кровати, и у Луиса мелькнула совершенно нелепая мысль: вот кабинет самого юного в мире психотерапевта.
Элли разделась, положив фотографию Гейджа на подушку. Надела свою «кукольную» пижаму, взяла фотографию Гейджа и пошла с ней в ванную. Пристроив снимок на полочке, умылась, причесалась, почистила зубы и выпила свою ежедневную витаминку. Потом снова взяла фотографию и улеглась с ней в постель.
Луис присел рядом с дочерью и сказал:
– Элли, я хочу, чтобы ты знала: мы это переживем, если будем любить друг друга и друг друга поддерживать.
Каждое слово давалось с трудом, словно он не говорил, а ворочал набитые чем-то тяжелым тюки, и, закончив фразу, Луис почувствовал себя выжатым как лимон.
– Я буду хотеть сильно-сильно, – спокойно проговорила Элли, – и буду молиться, чтобы Бог вернул Гейджа.
– Элли…
– Бог может вернуть его, если захочет, – сказала Элли. – Он может все. Все, что захочет.
– Элли, Бог такого не делает, – неловко ответил Луис, и перед его мысленным взором встала картина: он лежит в ванне, а на крышке унитаза сидит Черч и таращится на него мутными, совершенно пустыми глазами.
– Он так делает, – не отступала Элли. – Учитель в воскресной школе рассказывал нам про Лазаря. Лазарь умер, а Иисус его оживил. Он сказал: «Лазарь, иди вон». И учитель нам объяснил, что если бы он просто сказал: «Иди вон», – то, наверное, ожили бы все мертвецы на том кладбище, а Иисус хотел оживить только Лазаря.