Он был уверен, что в аптечке должен быть кофеин, но не смог его найти. Он убрал в холодильник недопитое пиво – не без сожаления – и сварил себе крепкий кофе. Вернулся с кружкой в гостиную, снова сел у окна и стал ждать.
Кофе – и разговор с Рэйчел – взбодрили его на три четверти часа, а потом он опять стал клевать носом.
Он закурил очередную сигарету, глубоко затянулся и закашлялся скрипучим стариковским кашлем. Положил сигарету на краешек пепельницы и потер кулаками глаза. По шоссе за окном прогрохотал грузовик, рассекая фарами темноту этой ветреной тревожной ночи.
Джад понял, что засыпает, резко выпрямился в кресле и с размаху ударил себя по щеке, так, что зазвенело в ушах. В сердце шевельнулся ужас – непрошеный гость, ворвавшийся в самое потаенное место.
– Нет, – твердо проговорил он. – Ничего у тебя не выйдет. Слышишь меня? Я это остановлю. Слишком далеко все зашло.
За окном свистел ветер, деревья на другой стороне дороги усыпляюще покачивали ветвями. Джад снова вспомнил ту ночь в бытовке, стоявшей там, где сейчас большой мебельный магазин в Брюэре. Тогда они проговорили до рассвета: он сам, Джордж и Рене Мишо. Теперь остался только он, Джад. Рене раздавило между вагонами ветреной ночью в марте тридцать девятого, а Джордж Чепин умер от сердечного приступа в прошлом году. Из всей старой компании остался лишь он один, старый дурак. Иногда глупость маскируется под доброту, а иногда – под гордыню, когда тебя тянет выбалтывать старые тайны, передавать свои знания, переливать из старого стакана в новый…
Голова Джада медленно склонилась на грудь.
Рене рассказывает историю, сидя в теплом вагончике, смеется, наклонившись вперед, а Джад держит бутылку – он ее
На краю пепельницы дымилась сигарета, на ее кончике рос столбик пепла. Наконец он упал в пепельницу и рассыпался странным узором, напоминавшим какую-то руну.
Джад заснул.
И когда сорок минут спустя темнота за окном озарилась светом фар и Луис медленно въехал к себе во двор и загнал машину в гараж, Джад не услышал и не проснулся, как Петр не услышал и не проснулся, когда римские солдаты пришли за бродягой по имени Иисус.
Луис взял в кухне новый рулон упаковочного скотча, а в гараже – в том углу, где лежали зимние шины, – нашелся моток веревки. Скотчем Луис скрепил кирку и лопату в аккуратную связку, а из веревки соорудил что-то похожее на заплечную перевязь.
Инструменты – за плечи. Гейдж – на руках.
Приладив перевязь за спину, Луис открыл переднюю дверцу «сивика» и вытащил брезентовый сверток. Гейдж был значительно тяжелее Черча. Возможно, последнюю часть пути до микмакского кладбища придется преодолевать чуть ли не ползком – а ведь ему еще надо будет копать могилу в этой каменистой, суровой земле.
Ничего, как-нибудь справимся. Как-нибудь.
Луис Крид вышел из гаража, на миг задержавшись в дверях, чтобы погасить локтем свет, и остановился в том месте, где асфальт сменялся травой. Впереди виднелась тропинка, ведущая к кладбищу домашних животных; было темно, но тропинка как будто светилась.