Ненависть

Тропа ненавидел пьяных. Отец беспробудно пил, а когда приходил в сознание, лупил маленького сына и жену так, что женщина вскоре скончалась от побоев. Отец сгинул в колонии, а сын вырос в приюте. Тропа — Иван Тропинин, и сейчас числился в детском доме, но большую часть времени проводил в подвальной качалке. В тот вечер он решил покататься — угнал старую «копейку» и пер по шоссе за город. Придурка на дороге он заметил издалека. Видел, как лезет под колеса, а сытые дяди и тети на крутых тачках пугливо шарахаются прочь. Пьяная дрянь хохотала и хлопала в ладоши. Кого-то давить, да еще на угнанной тачке Тропа совсем не хотел. Но когда упившаяся сволочь кинулась к нему, в полной уверенности, что «поц» за рулем обделается и отвернет в сторону, нога сама вдавила педаль газа до упора. Копейка рявкнула дребезжащим баритоном, как будто и нет прожитых лет, рванулась вперед так, словно только что сошла с конвейера. Радостный оскал так и остался на глупой роже представителя рабочего класса. Удар головой пришелся точно в середину лобового стекла, образовалась громадная вмятина и густая сетка трещин. Тело суматошно завертелось по крыше, раздался дробный грохот, словно лошадь проскакала, потом шлепнулось на багажник. Крышка спружинила и пролетарий с маху впечатался в мокрый асфальт. Тело еще пару раз перевернулось и застыло. Ни одна из машин не остановилась. Возиться с грязным трупом какого-то урода никто не хотел. Вдобавок пятница, все торопятся за город, на дачи. Не хватало только дохлых возить. Что произошло дальше, Тропа не знал. Он спокойно поехал по своим делам и гонял на «копейке» до тех пор, пока бензин не кончился. Аккуратно припарковал машину. На всякий случай протер салон, хотя был в перчатках. К себе в подвал добирался на общественном транспорте.

Глава 3

Ближе к вечеру в «качалке» начал собираться народ. Доморощенные шварценеггеры из соседних пятиэтажек. Апполинарий перебрался в небольшую комнатушку рядом, дабы не пугать людей безобразной харей. Сел в уголок, на оторванную от стула сидушку. От батареи идет приятное тепло, хочется поспать. Грюкает дверь, в подсобку входит тот здоровяк, что здесь всем заправляет и девушка. Апполинарий смутно вспомнил, что это ее хотели похитить прямо из аудитории, а он вроде спасал.

— Ну что, Колун, как дела? — спросил парень.

— Мне уже лучше. Я могу пойти домой, чтобы не стеснять вас, — ответил Апполинарий.

— Ты нам не мешаешь, — махнул рукой парень. — Можешь оставаться. Слушай, разговор есть один.

Апполинарий с готовностью кивнул, но тут заметил, как девушка ткнула кулачком в бок парню.

— Ага, ладно. Тебе лицом надо заняться, обморожение штука серьезная. Когда вылечишься, приходи к нам. Вот адрес, — и сунул клочок бумаги.

Апполинарий опять кивнул. Парень с девушкой ушли. «Он прав, — подумал Колышев. — Солидол, вазелин … В больничку надобно»!

Дерматолог только головой качал, когда слушал рассказ Апполинария о методах лечения обитателей подвальной качалки. Колышева уложили в стационар на неделю, искололи задницу и скормили пивную кружку таблеток, но вернуть прежнее обличье так и не смогли. Когда через десять дней Апполинарий появился в институте, его не узнали. Начисто обритая голова, безбородое лицо покрыто неровными линиями шрамов. Преподаватель благородной латыни стал похож на ветерана Пунических войн. Вместе с обликом изменился и характер — Апполинарий стал решительнее, грубее, меньше комплексовать по каждому поводу, речь перестала изобиловать эканьем, аканьем и нуканьем, что характерно для представителей т. н. мыслящей интеллигенции. Когда человеку нечего сказать, он начинает блеять или мычать с умным видом. И сразу понятно, какой он «мыслящий».

Похороны матери из-за следствия были отложены, но когда Апполинарий вышел из больницы, он категорически настоял на прекращении всех следственных действий и заявил следователю буквально, что «не можешь срать, не мучай жопу». В переводе на литературный язык это означало, что ты дурак, бывший двоечник и бездарь, поэтому не делай вид, что ведешь следствие. Дело дошло до скандала, но потом начальство уступило — да черт с ним, баба с воза, кобыле легче. Колышеву предложили написать отказ от возбуждения уголовного дела, что он и сразу и сделал. Бумагу подшили в папку, дело об ограблении и убийстве тихо закрыли. В коридоре УВД Апполинарий неожиданно встретил капитана Пятницкого.

— Здравствуйте, Валерий Павлович. Давненько не виделись, а? — спросил Апполинарий с недоброй улыбкой.

— Здравствуйте, — ответил капитан, но чувствовалось, что он не узнал Апполинария, поздоровался на автомате.

— Апполинарий Палыч, — чуть склонил голову Колышев, — дело о похищении студентки.

— Да, вспомнил! Вас не узнать, Апполинарий Павлович, — покачал головой капитан, внимательно рассматривая новый облик «препода».

— Сменил имидж, как говорил герой одного известного фильма — по совету друзей! — усмехнулся Колышев. — А как вы? Дело об убийстве моей мамы вам не доверили?

— Ну зачем вы так? Уголовные дела расследуются в порядке поступления, доверие здесь ни при чем. Я занимаюсь другим делом — убийством четырех человек по улице Гагарина. Очень странное. Все убитые входили в одну банду барсеточников. Очень опасную. Мы долго за ней охотились, но всякий раз что-то срывалось. Машину, в которой ехали, остановили. Всех четверых убили из травматического пистолета «Оса» выстрелами в упор. Это притом, что все бандиты были вооружены, но никто не сумел даже выхватить оружие, настолько быстро и профессионально действовал убийца. Кстати, на глазах у десятков людей — рядом маршрутка высаживала пассажиров. И вот что интересно, Апполинарий Павлович, — улыбнувшись, сказал капитан, — пистолет, из которого стреляли, мы обнаружили. Рядом с машиной убитых. Он принадлежал вам. Вы купили его буквально за полчаса до убийства — продавец оружейного магазина рассказал. Можете пояснить, при каких обстоятельствах вы его потеряли — ведь вы его потеряли, правда? — спросил Пятницкий.

— Нет, — чуть помедлив, ответил Апполинарий и рассказал капитану полиции все, как было на самом деле. Пятницкий выслушал молча, потом пригласил жестом в кабинет — он оказался напротив. «Все, сейчас наденут наручники, распечатают записанный на диктофон разговор и предложат подписать явку с повинной. Мол, для облегчения участи»! — подумал Апполинарий. На душе не было ни волнения, ни страха, тупое спокойствие. Вошел, сел на жесткий канцелярский стул и вопросительно взглянул на Пятницкого. Тот порылся в сейфе, извлек из темного нутра «Осу» в пластиковом пакете и положил на стол.

— Ваш?

— Мой, — без колебаний подтвердил Апполинарий, хотя стопроцентной уверенности не было — он уже забыл, как выглядит эта «Оса», а уж отличить свой экземпляр от чужого тем более не мог.