Ребята в черных пиджаках без труда могли докопаться до сути и узнать, кто дежурил в ту ночь – фотография Ларина есть в личном деле. Кроме того, она висит на доске учителей, где сказано, что Ларин Дмитрий Сергеевич – талантливый педагог, который всегда придет на помощь в такой трудной науке, как математика.
Ларин заглушил мотор, постарался придать лицу утреннюю безмятежность, затем не спеша двинулся к школе. Дети стекались на первый урок, радуясь весеннему теплому солнцу. Пройдя половину расстояния, он увидел Дениса. Тот дымил сигаретой, взгляд его был устремлен в небо, лицо выражало романтический пофигизм. Скоков заметил автобусы, не доходя десяти метров за ними – людей с рациями. Тотчас блаженная улыбка сползла с лица, сигарета выпала из пальцев, он встал как вкопанный, и, если бы не напирающие сзади школьники, которые буквально внесли его в калитку, наверняка такое поведение привлекло бы внимание оперативников.
Под козырьком стоял человек в штатском. Он переминался с ноги на ногу, оглядывая ручеек школьников тяжелым взглядом тюремного надзирателя.
Конечно, «они» могут ждать его внутри. Чтобы взять с поличным. Еще есть шанс – развернуться, выйти с территории школы, но куда бежать? Он не успел подготовиться к такому варианту событий, бежать попросту некуда, к тому же Света… Хорошо, что у Олега занятия во вторую смену – не увидит позора.
Ларин сжал кулаки. Сердце бухало где-то в глубине, под костюмом. «Слава богу, никто не видит, как оно стучит, – подумал Ларин. – Что чувствует преступник, когда за ним приходят? Наверное, то же самое – страх. Ожесточенность. Желание бежать. Но сначала страх, безотчетный и парализующий».
Рассеянно скользнув взглядом по человеку, костюм которого топорщился под мышкой, Ларин перешагнул порог школы. Будь что будет.
И почти сразу же столкнулся с Надеждой Петровной Комаровой, она будто ждала его за дверью. Взяв Дмитрия за руку, она спешно отвела – нет, даже оттащила – его за угол, они укрылись за большой колонной, наблюдая, как входящий людской ручей разделяется на несколько частей. Учителя шли в основном налево, в учительскую, дети направо или наверх, – с криками, шумом, суетливой возней.
По внешнему виду трудно было определить, что случилось.
– Надежда Петровна, что происходит? Кто эти люди у ворот?
Завуч выглянула из-за колонны, как маленькая девочка, играющая в прятки.
– Т-с-с, – она приставила палец к губам, хотя тишиной тут и не пахло. – У нас обыск, Дмитрий Сергеевич.
Ларин инстинктивно зашел еще дальше за колонну. Теперь скрутило все внутренности, живот заныл, как у язвенника, – так всегда бывало, когда он волновался. Сейчас же он не волновался, его разрывало от ужаса. Зрачки расширились, он автоматически, сам того не желая, поймал руку завуча и крепко ее сжал, словно ища поддержки.
Она удивленно обернулась, ее худые плечи приподнялись, на лице отразилась тень сочувствия.
– Дмитрий Сергеевич… вы что? Испугались? Право, не стоит так волноваться, хотя я, конечно, вас понимаю…
«Что же ты понимаешь! – подумал он закипающим мозгом. – Ты вообще не можешь меня понять».
– Один их вид может напугать, но все же не стоит, на вас же лица нет, Дмитрий Сергеевич! Обыск не у вас, у Эльвиры, что же так волноваться-то! – она высвободила руку, и ему стало стыдно за поведение, еще более стыдно за страх, но уже перед самим собой. Страх, который он носил внутри с рождения, страх, впитавшийся в каждую его клеточку, каждую пору, – он точно знал, что его «Я» перестало существовать давным-давно: человеком по фамилии Ларин правил всепоглощающий, безразмерный, бездонный, черный страх.
И если бы сейчас пришли за ним, то увидели умирающего от ужаса учителя без имени и фамилии, на которого показывают пальцами ученики, не стесняясь обсуждают, фамильярно похлопывает по плечу Валерик, который говорит: «Ты, брат, может, и умен, но все равно ты никто».
Ты никто.
Ты безымянный бит в безбрежном информационном море, не несущий никакой полезной функции.
Ты как монета – переходишь из рук в руки, не осознавая своей ценности, потому что ценность твоя – внутренняя – ничтожна, ты сам так решил, поэтому так и есть.