Майнеры

Ларин протянул руку к спортивной сумке «Адидас», достал болгарку, перчатки, маску, сунул конец провода в удлинитель – оставался только такой вариант взглянуть, что же находится за неприступными дверьми. Вполне могло статься, что с той стороны двери забетонированы или заложены кирпичом, тогда придется повозиться, но у него просто-напросто не было другого выхода.

Хлебнув пива из жестяной банки, он задвинул забрало маски и включил пилу. Тотчас галерея наполнилась жутким металлическим воем, скрежетом – сноп искр, летящий из-под вращающегося алмазного диска, осыпал его ноги. Он решил начать с язычка замка, удалить весь замок, потом, если и это не поможет, пройтись по периметру коробки, оставив только петли.

«Если кто-то находится с той стороны, то сюда немедленно прибудут все охранные службы», – подумал он, вгрызаясь пилой в металл.

На простую, по сути, работу он потратил почти три часа, и, когда закончил, его спортивный костюм стал тяжелым от пота.

Отложив болгарку, Ларин вздохнул, глядя на темнеющий прямоугольник двери.

– Пожалуйста, – прошептал он, – давай, давай, сезам, откройся!

Сердце его билось, и, хотя физическое напряжение несколько сгладило тревожные ощущения, до конца так и не смогло их погасить. Он был готов увидеть роту ОМОНа, батальон охранного предприятия, кучу стволов, направленных на него, прожекторы, бьющие прямо в лицо, внезапный рев громкоговорителя, оглушающий и ужасный: «Руки за голову, колени на пол, лечь лицом вниз! Без резких движений! Вы арестованы за взлом государственного объекта! Не двигаться, или будем стрелять!»

Ларин толкнул дверь, и она отошла в темноту – с тихим скрипом, тяжело, как будто весила несколько тонн.

Дверь открылась почти полностью, на него пахнуло затхлым, застоявшимся воздухом, такой обычно бывает в подвалах, которые очень давно не проветривались.

Едва уловимый шорох, на грани человеческого слуха, заставил его вздрогнуть. Рука, сжимающая фомку, качнулась, мышцы предплечья напряглись. Он застыл. Опять шорох, чуть дальше за дверью, правее, и вслед за ним – тонкий, противный писк, похожий на передающую азбукой Морзе рацию.

Крысы. С одной стороны, это хорошо, крысы не будут селиться, где нечего есть и пить, значит, какой-то ход отсюда существует. Но совершенно необязательно, что он в него пролезет. Если, конечно, вообще найдет.

Ларин чертыхнулся. Он не любил крыс. Ступать в кишащую крысами темень совсем не хотелось, он читал где-то, что голодные крысы могут сожрать человека заживо. У Стивена Кинга был рассказ про парня, который работал в ночную смену и вызвался чистить примерно такое же подземелье, где его благополучно сожрали серые хвостатые монстры. Впрочем, старый любитель ужастиков мог и приврать.

Постояв несколько минут, прислушиваясь к царапающим звукам из-за двери, он достал из кармана фонарь и шагнул вперед. Времени оставалось совсем немного, нужно было замуровать пол наверху в подвале школы и успеть его высушить, чтобы не осталось и следа.

Ищейки Успенского, или кого он пошлет, вполне могут привести собаку, поэтому он набрал в хозяйственном магазине нафталина и хлорной извести, белые ядовитые горки которой точно не вызовут подозрений, ее повсеместно использовали для дезинфекции и в школах, и даже в детских садах, а для собачьего нюха этот порошок был смертельным.

Сделав пару шагов, он очутился в длинном тоннеле, похожем на широкую трубу, по центру которой была проложена узкоколейка. Поначалу он подумал, что это метро, как в том фантастическом романе, но это было не метро. Ошметки старых газет, разбросанных в беспорядке, надписи на стенах – «1961 Петя Климов», «Ясный свет, которого нет», «Курилка», «Все там будем», «Жизнь прекрасна, но она напрасна», «Труд делает из человека скотину», «Прощай Сеня брат, 1962», «Нам конец 16.10.1962».

Ларин водил фонариком по стенам и не мог понять, что это такое. Что было в тысяча девятьсот шестьдесят втором, к чему все эти записи, не отличающиеся особым оптимизмом? Напоминает подготовку к эвакуации. Может быть… Когда был Карибский кризис? Он попытался вспомнить, но не смог. Примерно тогда и был.

Крысы серым живым веером разбегались перед ним, мельтеша красноватыми глазками, оглядываясь и злобно поскуливая: им было совершенно непонятно, кто мог набраться такой наглости, чтобы потревожить их бесконечный покой.

«Если так, то более-менее все понятно, – подумал Ларин. – Здания и Москву готовили к ядерному удару, тотально строили отходные пути, подземные тоннели, для быстроты передвижения их оснащали рельсовыми путями, но делали не полноценную колею метро – это слишком долго и дорого, а как в шахтах – узкоколейку, ее можно проложить в кратчайшие сроки. Когда угроза миновала, тоннели заморозили, перекрыли, залили выходы бетоном: содержать их стало дорого, да и никому не нужно, а с перестройкой и вовсе забыли. Наверняка на большую часть подобных подземелий не осталось никакой документации, никто не знает, где и что реально существует. И если карта секретного метро относительно известна и правдоподобна, то локальные убежища, если он прав в своих догадках, начисто вычеркнуты из списка инженерных сооружений столицы. На них часто натыкаются во время строительства дорогих жилых кварталов, когда выкупают старые здания и роют вглубь для закладки мощного фундамента, способного выдержать небоскребы, а еще многоэтажных подземных гаражей, которые уходят вглубь на многие десятки метров.

Тем лучше для него. Если это окажется правдой, ему крупно повезло. При условии, что удастся найти выход из тоннеля.

Хлебнув остатки «хайнекена», он, насколько это позволял неровный пол с ржавыми рельсами, зашагал вдоль узкоколейки, напрягая зрение и слух. Фонарь то и дело выхватывал на стенах надписи, оставленные черной смолой. Выглядели они очень старыми, в бахроме белесой колышущейся паутины.