Денис давился, заглатывая воду комьями, боясь, что человек сейчас уйдет.
– Еще? – спросил мужчина, когда вода в кружке закончилась.
Денис качнул головой из стороны в сторону.
– Тебя на месяц сюда. Они надеются, что ты умрешь, – так меньше с тобой проблем. Просто спишут и продадут на органы. А похоронят пустой гроб. Усек?
Денис хотел спросить, что же ему делать, но не смог. Язык не слушался.
– В любом случае, тебе же сказали, что сперва пройдешь медосмотр. Пока ты его не прошел, можешь быть спокоен. Именно там они решают, что делать с новичками. Но могут и просто кровь взять, главное – отсутствие ВИЧ и других опасных болезней. Я дежурю тут сутки через…
– Эй, ну что там с ним? Жмурик?
Сидящий на краешке нар мужчина вскочил, прервав речь. Он явно испугался. Но даже того, что он сказал, было достаточно, чтобы понять, в каком положении очутился Денис Скоков. В незавидном положении. Месяц в подвале. В любой момент они могут взять у него кровь, а потом разделать, словно рождественского поросенка, и продать по запчастям.
– Не, – услышал Денис голос над собой, – живой. Дышит.
– Тем хуже для него. Лучше б сдох.
– А ты садист, Еремеев.
– Какой же я садист? Я гуманист.
Мужчина, стоящий над ним, задумался, стало тихо.
– Возможно. Ты знаешь, как я к этому отношусь. К их деятельности, мать его!
– Так увольняйся, кто тебя держит?
– Ипотека. Кредиты. Дети. Жена. Дед Пихто. То же, что и тебя.
– Ну вот, чего тогда выставляешь себя мать Терезой? Пойдем, пусть отлеживается, раз живой. Наше дело нехитрое: есть труп – доложить, нет трупа – сторожить.
Они вышли, но перед тем, как покинуть камеру, мужчина со знакомым голосом положил ему руку на плечо и несильно сжал.
– Держись, – прошептал он. – Не сдавайся.
– Ты что-то сказал, Франц? – обернулся напарник.