ДНК

Женщина за стеклом подняла большой палец руки в знак того, что сообщение получено. В колонках в комнате наблюдателей послышался еще один вопрос, теперь о домашних зверях:

– Маргрет, у тебя есть собака? Или, может быть, хомяк?

Девочка помотала головой, заставив рыжие локоны закачаться. Один застрял в уголке рта, и она высвободила его белым как снег пальчиком. Ее кожа была такой светлой, будто никогда не видела солнца.

Мужчина, не отрывая глаз, следил за происходящим за стеклом. Он казался таким же потерянным, как и в момент, когда Фрейя увидела его впервые, когда он вел свою внучку по подъездной дорожке. Два отведенных Дому ребенка парковочных места к их приезду уже были заняты, поэтому ему пришлось припарковаться в самом начале улицы и пробираться к дому по свежевыпавшему снегу. Было заметно, как тяжело давался им каждый шаг – девочка то и дело останавливалась, рассеянно глядя на здание, и каждый раз дед наклонялся к ней и что-то говорил, стараясь ее подбодрить. Теперь он вздыхал, видимо, сожалея, что не поддался желанию ребенка вернуться домой.

– У них был кот, его задавила машина. Тогда мы думали, что это самое большое горе, которое им пришлось пережить…

Фрейя снова наклонилась к микрофону:

– Силья, не спрашивай о домашних животных. У них был кот, он попал под машину.

Женщина за стеклом снова дала сигнал, что услышала сообщение. Сменив тему, она спросила, есть ли у девочки санки и удалось ли ей уже покататься на них в этом году.

Фрейя посмотрела на висевшие на стене часы и решила подождать еще десять минут. Если следователь не появится, им придется перенести снятие показаний на другой день. Слишком рискованно держать ребенка дольше. Первая встреча обычно имеет решающее значение. А девочке, скорее всего, придется прийти сюда снова. И не один раз. Все захотят услышать ее историю – полиция, судья, адвокат человека, которому в конечном итоге будет предъявлено обвинение, прокурор. Было бы чудом за один сеанс выудить из нее информацию, которая удовлетворила бы всех их.

На столе перед Фрейей засветился экран телефона. Звонили из арендного агентства, разыскивавшего для нее жилье. Ей очень хотелось ответить – за немногие выставлявшиеся на съем квартиры шла настоящая битва. Фрейя была уверена, что к тому времени, когда она сможет перезвонить в агентство, квартира уплывет. Но поднять сейчас трубку было невозможно. Значит, придется пока довольствоваться жилплощадью брата. Разница между этой квартирой, а по сути конурой, и квартирой, в которой она до недавнего времени проживала со своим сожителем, была, мягко говоря, существенной. Ее бывший был весьма не бедный экономист, на очень хорошей должности, а брат сидел в тюрьме. В прекрасной квартире экономиста у Фрейи не было и сантиметра собственности, так что она вышла из отношений такой же нищебродкой, какой и вступила в них. Спасибо обстоятельствам брата, что вообще не осталась на улице. Он должен был сидеть еще год, и, похоже, ей потребуется не меньше времени, чтобы найти себе квартиру. Другой вариант был бы тоже неплох: встретить хорошего мужчинку, влюбиться и переехать к нему, – но, судя по «успехам» в ее личной жизни в последние месяцы, скорее президенту Исландии вздумается явиться в тюрьму и подписать ее брату-рецидивисту помилование.

Фрейя не раз предпринимала попытки завести хорошее знакомство, регулярно выходила в город с подружками – где-нибудь посидеть, постоять или потанцевать, в то время как глаза неустанно выискивали в окружавшей толпе достойно выглядевшего мужчину своей мечты. С внешностью ей повезло, да и одеться-накраситься правильно вкуса хватало. Так что вроде и не было особых препятствий на пути к счастливой семейной жизни; однако в реальности все выходило не так. Дважды Фрейя знакомилась с мужчинами, которые устраивали ее абсолютно всем; оба были очень приятной внешности и, казалось, искали того же, что и она. В обоих случаях завязывался разговор на пару-тройку коктейлей, получавший продолжение уже у нее дома. Первый кавалер сломался, когда они уютно, бочок к бочку, устроились на продавленном братовом диване. Неожиданно, весь залившись слезами, он поведал ей, что гей и что не решался в этом кому-либо признаться, так как работал массажистом и боялся потерять всех клиентов мужского пола. Фрейе ничего не оставалось, как разочарованно вздохнуть, а потом сидеть и убеждать его поступить правильно. Она понятия не имела, принял ли он ее советы, так как с тех пор его больше никогда не видела.

Со вторым все получилось гораздо лучше. Во всяком случае, в начале. Этого звали Йоунас; по профессии он был плотником, только что переехал в Рейкьявик из местечка Эгильсстадир. Йоунас, слава богу, оказался гетеросексуалом, и хотя их общение поначалу, пока они еще находились в вертикальном положении, было слегка неловким, в постели все пошло как по маслу. Но когда она проснулась на следующее утро, мужчина исчез – да так до сих пор и не дал о себе знать. Это было тем более обидно, потому что засыпала она рядом с ним почти счастливой, уверенной, что наконец-то встретила достойного мужчину, с которым стоило попробовать что-то серьезное. Получалось, что этот Йоунас явно был другого мнения…

Часы на стене показывали, что прошло уже пять минут из отведенных ею десяти. Из динамика вдруг донесся грустный, но чистый голос Маргрет. Неожиданно для всех перехватив инициативу, она заговорила сама:

– А почему там такое большое зеркало?

Все повернулись к окну в допросную комнату. Девчушка застыла, уставившись на зеркало, и, казалось, смотрела в упор на каждого из них. Силья тоже обернулась к зеркалу. Она сидела к нему ближе, и поэтому Маргрет не могла увидеть того взгляда, который Силья послала Фрейе. Их секрет был раскрыт. Для таких случаев между ними был уговор: рассказать правду о «зеркале»; они считали, что требовать от ребенка откровенности, в ответ утаивая от него правду, неправильно.

Зеркало в комнате появилось не так давно, раньше за собеседованиями с детьми наблюдали через видеокамеру. Это изменение Фрейя предложила вскоре после вступления на пост директора. Ей казалось, что наблюдение опроса на экране искажает эмоциональное восприятие субъекта, вызывая невольные ассоциации с телевидением. Новшество пришлось кстати – все сошлись на том, что возможность наблюдать за ребенком в натуральную величину, а не за его уменьшенной телеверсией, помогала лучше оценить происходящее в опросной комнате.

Силья повернулась к Маргрет. Ее голос звучал так же спокойно, но улыбка потускнела:

– Это немножко волшебное зеркало. С другой стороны оно похоже на окно. Через него люди могут смотреть, как мы здесь разговариваем, не заходя к нам в комнату. Иначе у нас здесь было бы очень тесно. Как тебе кажется, здорово придумано?

Покусывая нижнюю губу, Маргрет тряхнула головой и нахмурилась.

– А есть там кто-то сейчас? – сердито и в то же время испуганно спросила она.