– Небось часто ездит за границу в секс-туры.
– Это да, но и тут без проблем находит. Были бы деньги. В городе говорят, что как-то раз родители одной девчушки хотели на него заявить, но он от них откупился большими деньжищами. А в другой раз за лишение девственности отвалил целую квартиру.
– И что, находятся такие, кто согласен продать ему дочь?
– А разве у нас не свободный рынок, комиссар? И разве свободный рынок – это не признак демократии, свободы и прогресса?
Монтальбано нехорошо на него покосился.
– Что вы так смотрите?
– То, что ты сейчас сказал, должен был сказать я…
Зазвонил телефон.
– Синьор комиссар, тут синьор Спиталери говорит, что вы…
– Да, пусть проходит.
– Ты сообщил ему причину вызова?
– Вы что, смеетесь? Нет, конечно.
Спиталери, дочерна загорелый, с волосами до плеч и одетый с претензией: тонюсенький, как луковая шелуха, зеленый пиджачок, «Ролекс», желтые мокасины на босу ногу, золотой браслет; в густой поросли, торчащей из расстегнутой рубашки, поблескивал золотой крест, – явственно нервничал. Это было видно хотя бы по тому, как он присел на краешек стула.
Заговорил он первым.
– Я пришел, как вы сказали, но, честно говоря, совершенно не понимаю…
– Сейчас поймете.
И почему этот Спиталери с первого же взгляда вызывал такую мощную неприязнь?
Монтальбано решил традиционно потянуть время.
– Фацио, ты там закончил с Франческини?
Не было никакого Франческини, но Фацио не первый год играл в эти игры.