Будет кровь

– Если не будет еще одной школы Макриди – да. Если будет, я начну кричать обо всем, что знаю, с крыш. И буду кричать, пока кто-нибудь мне не поверит.

– Хорошо.

Он протягивает руку, но не слишком удивляется, когда Холли отказывается ее пожать. Даже прикоснуться к ней. Встает и опять улыбается. Той самой улыбкой, от которой ей хочется кричать.

– Школа была ошибкой. Теперь я это вижу.

Он надевает очки и проходит половину ресторанного дворика, прежде чем Холли успевает сообразить, что он ушел. Он не лгал насчет своей быстроты. Может, она сумела бы увернуться, если бы он перегнулся через маленький столик, но у нее есть в этом сомнения. Одно быстрое движение – и он бы ушел, оставив женщину, уткнувшуюся подбородком в грудь, словно задремавшую во время ланча. Однако это лишь отсрочка приговора.

Хорошо, сказал он. И ничего больше. Без колебаний, не спрашивая о гарантиях. Никаких вопросов о том, как она поймет, что будущий взрыв – в автобусе, поезде, торговом центре, таком, как этот, – и многочисленные жертвы не его рук дело.

Школа была ошибкой, сказал он. Теперь я это вижу.

Но ошибкой была она, той, которую следовало исправить.

Он не собирается мне платить, он собирается меня убить, думает Холли, когда несет нетронутый кусок пиццы и пустую чашку к ближайшему контейнеру для мусора. Потом смеется.

Как будто она с самого начала этого не знала?

3

На продуваемой ветром стоянке у торгового центра холодно. В разгар сезона рождественских покупок она должна быть забита, но половина парковочных мест пустует. Здесь Холли особенно остро ощущает свое одиночество. Машины стоят неравномерно, где-то кучкуются, где-то их нет вовсе, и там ветер разгуливается. От него немеет лицо, и приходится сгибаться, чтобы не унесло. Ондовски может прятаться среди машин, готовый выпрыгнуть из засады (двигаюсь я очень быстро) и схватить ее.

Последние десять шагов, отделяющих ее от арендованного автомобиля, Холли пробегает, а запрыгнув на водительское сиденье, нажимает кнопку блокировки дверей. С полминуты просто сидит, приходя в себя. С «Фитбитом» не сверяется, и без того уверена, что новости ей не понравятся.

Холли отъезжает от торгового центра, каждые несколько секунд смотрит в зеркало заднего вида. Она не верит, что за ней следят, но все равно использует освоенные ею способы ухода от погони. Береженого Бог бережет.

Холли знает, Ондовски предполагает, что она сегодня же вернется домой самолетом, поэтому собирается провести ночь в Питсбурге, а завтра уехать поездом. Заезжает на стоянку «Холидей инн экспресс» и, прежде чем зайти в отель, включает мобильник. На нем только одно сообщение – от матери.

«Холли, я не знаю, где ты, но с дядей Генри произошел несчастный случай в этих чертовых «Пологих холмах». Возможно, он сломал руку. Пожалуйста, позвони мне. Пожалуйста». Холли слышит огорчение матери и привычное обвинение: Ты была мне нужна и разочаровала меня. Опять.

Подушечка пальца уже в миллиметре от клавиши быстрого набора номера матери. Старые привычки умирают с трудом, от вбивавшегося с детства чувства вины избавиться сложно. Краска стыда залила лоб и щеки, горло сдавило. Слова, которые она готова сказать матери, уже на языке: Извини, мама. И почему нет? Всю жизнь она извиняется перед матерью, которая всегда прощает ее с лицом, на котором читается: Ох, Холли, ты никогда не изменишься. Можно не сомневаться, что ты и дальше будешь разочаровывать меня. Потому что у Шарлотты Гибни есть свои принципы.

На этот раз Холли думает, не нажимая клавишу.

Почему, собственно, она должна извиняться? За что? За то, что ее не было в доме престарелых, чтобы уберечь бедного, растерянного дядю Генри от перелома руки? За то, что она не ответила на звонок в ту самую минуту, в ту самую секунду, когда мать набрала ее номер, словно жизнь Шарлотты важнее всего, словно она реальна, а Холли – всего лишь отбрасываемая матерью тень?

Ей тяжело далась встреча с Ондовски лицом к лицу. Отказ от немедленного ответа на материнский cri de coeur[29] дается столь же тяжело, может, даже тяжелее, но она справляется. И хотя чувствует себя плохой дочерью, звонит в центр ухода за престарелыми «Пологие холмы». Говорит, кто она, и просит соединить с миссис Брэддок. Звонок ставят на удержание, и ей приходится страдать, слушая «Маленького барабанщика», пока трубку не берет миссис Брэддок. Холли думает, что эта музыка идеальна для самоубийства.

– Мисс Гибни! – восклицает миссис Брэддок. – Еще рано поздравлять вас с Рождеством?