Мне было девять, когда он впервые разрешил мне поприсутствовать на съемочной площадке. Этому предшествовали долгие месяцы осторожных вопросов, проявления «правильного» интереса и милых улыбок, когда он говорил «нет». Фильм назывался «Прощание с невинностью». Съемки проходили ночью в сосновом лесу. Выстроили освещение, чтобы камерам было достаточно света. Я молча следила за работой оператора. Нолан раздавал указания съемочной группе, наблюдая за тем, как три актера заторможенно ковыляют среди деревьев и озираются в поисках невидимых хищников.
А вот в промежутках между дублями я задавала ему вопросы. Как он выбрал место для съемок? Насколько сократится сцена, когда ее смонтируют? Почему камеры расположены именно под таким углом? Я спрашивала не слишком много, но достаточно для того, чтобы он мог понять: я думаю о его работе.
В следующий раз, когда я попросила Нолана взять меня с собой, он ответил «да». Я стояла рядом с ним, когда актриса попала в ловушку и оказалась пригвожденной к дереву. Перерезанное горло; разорванная нитка жемчуга, с которой градом сыплются бусины. Сначала она судорожно дергала ногами, потом чуть менее судорожно, а потом и вовсе перестала. Я видела, как парню прострелили глаз дротиком. Видела окровавленную женщину с тугими рыжими кудрями, которая пыталась убежать от верной смерти. Потом пришло время снимать эпизод с воспоминаниями рыжей девушки, где она и двое ее друзей играют в ладушки под дождем.
Я пошла посмотреть на установки, которые превращали дождь в кровь, и случайно услышала разговор менеджеров по кастингу. Как оказалось, девочка, которая должна была играть женщину из ловушки в детстве, без предупреждения не явилась на съемки. Они уже собирались позвонить другой актрисе, но тут подошла я и спросила, почему бы им не снять меня. Сделаем сюрприз для Нолана. Ему понравится.
Играть в кино оказалось не так уж сложно. Все было прописано в сценарии: что, как и когда говорить. Я могла об этом не задумываться. Просто смеялась, играла в ладушки и кричала, как это делали другие актеры во время прогона. Маленькое голубое платьице промокло до нитки. Потоки искусственной крови застилали глаза и превращали волосы в крысиные хвостики. Я даже ни разу не посмотрела на Нолана, пока он не крикнул «Снято!». Одно лишь осознание того, что я участвую в его работе, которой он гордится и дорожит больше всего на свете, заставляло меня буквально лопаться от счастья.
Когда я наконец взглянула на Нолана, его лицо было абсолютно непроницаемым. Но это типичный Нолан. Он всегда на сто процентов сосредоточивается на работе. Только через несколько часов, когда мы уже вернулись домой, я заметила, что он в плохом настроении. Он сказал, что все нормально, но я не поверила. Следующие пять дней груз его молчания постепенно раздавливал меня, доводя до крайней степени отчаяния.
– Почему ты даже не смотришь на меня? – не выдержала я на шестой день.
От досады я начала хныкать, а он никогда этого не любил. Секунды растягивались до бесконечности. Сердце болезненно сжималось с каждым ударом, и мне казалось, что ребра вот-вот треснут под давлением.
– А почему я должен смотреть на тебя, если мне не хочется? – наконец сказал он.
Я начала лихорадочно соображать, как правильно ответить на этот вопрос. Ему нравилось, когда я проявляю
– Теперь ты в фильме. Скоро все смогут смотреть на
Казалось, время остановилось. Теперь я поняла, что наделала. Есть только я и Нолан. Я занимаю в его жизни особенное место, куда он не допускает никого. Я принадлежу только ему.
– Я не хотела, – прошелестела я. – Ты все еще можешь вырезать меня из фильма?
Нолан наконец посмотрел на меня:
– Уже.
После этого он еще долго не брал меня на съемки, и я больше никогда не пыталась попасть в актерский состав. Я усвоила урок.
Беспечная фортепианная мелодия по-прежнему льется из динамиков, возвращая меня обратно в Харроу-Лейк. Я вижу свое отражение в отполированных витринах магазинов на Мейн-стрит. Живая тень Пташки.
Я останавливаюсь и прислоняюсь к стене одного из магазинов, сдавив руками живот.