Он достаёт пиво из холодильника под своим столом и откупоривает.
— Итак, ты наконец-то перестал сохнуть по Элис. Давно пора.
Пиво Касабяна летит через всю комнату и врезается в стену ещё до того, как я успеваю осознать, что это я выбил бутылку из его руки.
— Никогда, блядь, не произноси её имени. Ни сейчас, ни когда-либо, если только не хочешь вернуться в чулан. И пока ты играешь в шпиона, передай Люциферу, чтобы и он не вздумал проворачивать со мной подобное дерьмо. За ним охотятся, и всё, что мне нужно сделать, это выйти за сэндвичем, и будь что будет.
Касабян глядит на меня, перепуганный до усрачки. Голова оленя в свете фар. Он молчит, кажется, целую минуту.
— Прости, парень. Я перешёл черту.
Я достаю сигарету оттуда, куда засунул её за ухо, и закуриваю. Делаю пару затяжек. Касабян по-прежнему не сводит с меня глаз. Я подхожу и протягиваю сигарету фильтром к нему. Он секунду не двигается, а затем осторожно затягивается.
— Спасибо.
— Ага.
Мы докуриваем в тишине.
Я беру из холодильника пиво, даю одну бутылку ему, а другую захватываю с собой в кровать.
С чего я сорвался? Я не слышал имени Элис вслух с тех пор, как отправил Мейсона в Даунтаун. Я стараюсь не думать о ней каждый раз, когда закрываю глаза или принимаю решение. Ведь не думать о ней — это то же самое, что отпустить её?
— Скажи мне кое-что. Когда ты ранее излагал Зомби 101[259], почему не рассказал мне об Учёных? — Спрашиваю я.
— Что за Учёные?
Я смотрю на него. Он не лжёт.
— Просто слышал кое-что. Может быть ложный след, а может, и нет. Будешь в Кодексе, смотри в оба, нет ли чего об Учёных или Сапирах.
— Конечно. Между тем, мне кажется, что я знаю кое-что, что заставит тебя почувствовать себя лучше.
— И что же это?
— Что бы ты ни сказал Люциферу в студии, это бутылочной ракетой выстрелило ему в задницу. Он весь день посылал меня в Кодекс. Просматривая разделы, о существовании которых я даже не подозревал. Копаясь в сносках, дневниках и комментариях. Некоторые из записей очень старые. Старые, словно с начала времён. Некоторые из них написаны ангельским алфавитом, которого, держу пари, даже Мейсон никогда не видел. Думаю, это может быть самый первый алфавит. Изначальный. Первые записи на первом языке во Вселенной.
— Аллилуйя. Когда всё кончится, куплю херувимам приватный танец. Но прямо сейчас я по уши увяз в коротких фактах из печенек с предсказаниями и не знаю, как собрать их воедино.
ebooksa