Мне предстояло нарушить эту зеркальную симметрию.
— Амелия?
— Да?
— Ты говорила, что приедет дядя Эверт?
— Да.
— Когда?
— Приложи ухо к окошку на балконной двери, Расмус, и услышишь сирены. Совсем скоро.
— Так?
— Да, щеку и ухо.
— Но я ничего не слышу.
— Скоро, Расмус. Будут полицейские машины, сначала одна, потом другая.
— Точно?
— Точно. Скоро все снова будет хорошо, Расмус. Обещаю.
Итак, три дня. Я ждала, пока выпустят Заравича, и изучала протоколы вскрытия. Так я узнала, какое должно быть расстояние между пулевыми отверстиями во лбу и виске, и Заравич был застрелен по всем правилам.
Дальнейшее заставило меня несколько подкорректировать мои планы.
Я взорвала дом Хоффмана, чтобы внушить уважение к себе и заставить отнестись к делу серьезнее. Тогда Гренс пригласил нас к себе на неофициальное совещание, потому что кто-то из коллег якобы продался. Комиссар рассказал и о своем тайном напарнике, Пите Хоффмане, которого командировал в северную Албанию. Мы поняли, что следующим шагом будет установление связи с теми людьми, которые расстреляли троих мужчин в Швеции.
Чертов Хоффман, он занимался не тем, чем нужно. Совсем наоборот. Он выполнял задания Гренса и собирался вывести нас на чистую воду. Это он не оставил мне выбора. Хамид был хорошим человеком и любил меня, но ему недоставало силы. Под тем нажимом, на который был способен Хоффман, он выдал бы и меня, и тетю Весу.
И тогда я выкрала мобильник Гренса с новым номером Хоффмана.
Я подкупила нового охранника в Крунуберге за большие деньги, и подложила в камеру Заравича телефон и бумаги. А потом застрелила сотрудника Хоффмана на фоне монитора с кадрами Хюго и Зофии, чтобы он осознал серьезность моих намерений. Что оставалось делать? Я должна была подвигнуть его на выполнение моего поручения.
— Теперь я их слышу.