Долина

Адель Хозье покачала головой.

– Я слишком боялась того, что мне открылось бы, – через силу сказала она. – В нем было что-то нездоровое, нехорошее. Это меня и беспокоило, и пугало. И потом, мой муж был очень авторитарным человеком. И мог при случае впадать в неистовство, быть жестоким.

В каждом слове Адели Хозье Сервас угадывал ненависть.

– Жестоким в физическом смысле или в моральном?

– В обоих.

– И вам ни разу не пришло в голову предупредить полицию? – неожиданно спросила Ирен.

Адель Хозье поморгала и ничего не ответила.

– И вы никогда не говорили себе, что эти девочки, может быть, нуждаются в помощи и поддержке, что их надо вырвать из когтей сутенеров? Вам известно, как натаскивают малолеток? И кто стоит за этими сетями?

Циглер не сводила глаз с вдовы.

– В Тулузе существуют мафии Востока, Албании и Центральной Африки, которые контролируют девочек. Это сверхжестокие люди, особенно албанцы…

Ирен говорила ровным, ледяным голосом.

– Их еще подростками разлучают с семьями, лишают свободы, потом их пускают по рукам нескольких мужчин подряд, а потом отправляют в Западную Европу… Представьте себе, что вы девочка-подросток шестнадцати лет от роду, и вы неожиданно оказываетесь в чужом месте, далеко от родителей, от братьев и сестер, от дома и даже от домашнего любимца… Совсем одна в стаде этих свиней… Вас держат в грязи… Вас ежедневно избивают и насилуют мужики, да еще и орут на вас. На вас дождем сыплются удары и ругательства, с вами проделывают все, что только могут проделать извращенные садисты с беззащитной девчонкой… Представьте себе, как вам сигаретами прижигают груди, как насильно, будто тавро на скотине, татуируют у вас на теле имя главаря банды. Вот что происходило с девочками, которые попали в лапы разоблаченной в прошлом году албанской банды. Это банды семейные: отец, сыновья, братья. Эти сволочи контролировали километр тротуара на авеню Соединенных Штатов. Думаете, с их арестом девочки исчезли с тулузских тротуаров? Да ничего подобного. Преступники продолжали из тюремных камер контролировать свои территории… благодаря сообщникам… и таким, как вы.

Теперь Адель Хозье стала бить дрожь.

– Если бы все зависело только от меня, я бы им всем поотрывала яйца еще до того как посадить, – прошипела Ирен. – Но им сказочно повезло: их защищает закон этой страны. Судьи и адвокаты этой страны. И граждане, которые считают, что рассказать все полиции – дурной тон. Просто не страна, а эльдорадо для бандитов.

Она говорила очень жестко, и Сервас заметил, в какое смятение ее слова привели Адель Хозье.

– Это не моя вина, – прошептала она трясущимися губами.

– Вы же наблюдали, что происходит что-то скверное, – продолжила Ирен. – Вы видели девочек, заходивших в кабинет к вашему мужу, провожали их глазами – и ничего не сделали, ничего не сказали. Просто предпочли закрыть на это глаза.

– Это не моя вина, – повторила вдова, смахивая слезы с ресниц.

– Может быть, кто-то вас попросил не доносить полиции, сказали, что все эти скотские выходки – дело жестокой эпохи, – резко бросила Ирен. – А как тогда быть с золотым правилом, что промолчать в подобных случаях означает стать сообщником в еще более страшных преступлениях? Когда закон молчания позволяет варварству процветать? Когда все наши великие принципы наталкиваются на дикость, которая преследует только одну цель: развращать и сбивать с пути ради своей выгоды? Если у вас есть хоть какая-то мысль о личности убийцы, если вы думаете, что знаете, кто может за этим стоять, я советую сейчас рассказать нам, – заключила Циглер. – Самое время искупить свою слабость. И не забывайте, что этот человек убил не только вашего мужа, но и вашего сына.

Лицо Адель Хозье передернулось. Голос ее дрожал от гнева и боли, когда она крикнула: