Долина

– Как и в прошлые разы… отвратительно. Приезжай скорее, сам увидишь. Я послала сообщение с координатами джи-пи-эс тебе на телефон.

– А как ими пользоваться?

Видимо, Ирен забыла, что он с гаджетами не в ладах. И сразу ему объяснила.

– Хорошо.

Он отсоединился и только сейчас обнаружил, что всю ночь проспал, не раздеваясь, на высокой и широкой кровати с просевшим матрасом, которая занимала почти все пространство его тесной комнатки под крышей. Он наскоро принял душ и почистил зубы, не переставая думать о сновидении. Он знал, откуда оно взялось: недели две назад он без предупреждения приехал к Леа в больницу. Идя по коридору, он увидел, что она увлечена разговором со своим коллегой, молодым врачом лет тридцати, с коротко остриженными темными волосами. Парень был хорош собой, атлетически сложен, а ростом чуть пониже Леа, совсем как он сам.

Вид у молодого доктора был холодный и самоуверенный, но Леа как-то по-особенному смотрела ему прямо в глаза и что-то говорила, стоя совсем близко и почти шепча на ухо, и Мартену стало неловко. Он подошел к ним с чувством, что ему не хватает кислорода. А когда Леа увидела его, ему стало неловко, будто он им помешал. И еще ему показалось, что между ними есть некое тайное единство, к которому он не допущен. Он тогда машинально взглянул на бейджик врача, где было написано: «Доктор Жером Годри».

Сервас вытерся, вернулся в номер и проверил телефон. Там обозначился непринятый вызов от Леа. Должно быть, она звонила, когда он был в душе. Вчера вечером он не заметил, как заснул, и ночных звонков не слышал. Перезванивать он не стал: на это не было времени.

Выйдя из лифта в холл, Мартен обнаружил там сидящего на стуле Матиса. Вместо планшета на коленях у него лежал «Гарри Поттер». Это его порадовало. Однако вид у мальчугана был не очень счастливый. Даже если он улыбался, в глубине глаз таилась печаль, совсем, как у Гюстава, и от этого у Серваса сжалось сердце. Он рассердился на себя, что не позвонил сыну вчера, и дал себе слово, что позвонит в первую же свободную минуту.

– Ну, и как тебе? – осведомился он, проходя мимо мальчика.

Матис оторвал глаза от книги и улыбнулся:

– Это лучше, чем фильм!

– А я что говорил? – торжествующе заметил Сервас и пошел дальше.

– Матис, где тебя носит? – крикнула мать из-за стойки. – Вечно ты копаешься! Ты еще хуже отца! Иди сюда! Да пошевеливайся!

В ее голосе не было ни капли нежности, и Сервас увидел, как мальчик обреченно пожал плечами и послал ему разочарованную улыбку.

Ирен оказалась права. Трудно решить, чья смерть была страшнее: отца или сына. Он старался не смотреть на огромную кровавую рану над спущенными брюками и на запачканные трусы. Внимание его привлекли веревки, которыми Марсьяля Хозье за кисти и лодыжки привязали к массивным, вбитым в землю столбикам. Они были синие, плетеные, каждая несколько раз обвивалась вокруг столбика.

– Это страховочные веревки, – сказала Циглер, проследив за его взглядом. – Они предназначены для обеспечения безопасности на спуске или подъеме.

– Что? – удивился, ничего не поняв, Сервас.

– Ну, в альпинизме, в каньонинге[36], – объяснила она.

Ему вспомнились слова одного гида о разнице между альпинизмом и пиренеизмом. Первый соотносится исключительно со спортом, а второй включает в себя понятия и спортивные, и культурные, и эстетические. Альпинизм – спорт, а пиренеизм – философия.

– Должно быть, он ужасно кричал, – заметил Мартен, скользнув глазами по страшной ране между ног трупа, и содрогнулся.