Милые детки

– Ой, – сказала медсестра, и в эту же секунду Лорен обожгло резкой болью, мгновенно отодвинувшей на второй план все остальное: ее плоть, натянутая вокруг руки врача, разошлась, точно молния на слишком тугом платье. – Опять швы накладывать.

– Пожалуйста… – Лорен всхлипнула, но по-настоящему заплакать у нее недостало сил. – Пожалуйста, я не могу больше. Так больно…

Беспощадная рука шевельнулась внутри. Лорен вскрикнула.

– Еще одну минутку.

И она молча терпела сколько могла, вопреки собственным инстинктам неспособная ни бить, ни бежать – только замереть и позволить чужой руке грубо сжимать сокровенные части ее тела, которых сама она никогда не сможет ни увидеть, ни потрогать. Рука не просто находилась внутри, она точно прошила тело насквозь, проникла неестественно глубоко, куда глубже, чем казалось возможным и необходимым. Лорен чувствовала себя пульсирующим куском мяса, пронизанным сеткой докучливых нервных окончаний и распаянных артерий. Этот кусок мяса ни на что больше не был способен, в нем не осталось ни тайн, ни загадок. Природа разобрала ее на части и свела к сумме этих частей, затем то же с ней проделал человек, затем снова природа и вот опять человек – перебрасываются ею, точно волейбольным мячиком. Куда же в этом кошмарном водовороте пропала Лорен? Та самая Лорен, которой она считала себя когда-то? Умная, веселая, невозмутимая. Где она? Спряталась. Забилась в самый дальний уголок сознания, оставив лишь примитивный, управляемый одними инстинктами осколок себя справляться с происходящим ужасом и травмой. Диссоциация – это слово мантрой раздавалось среди ее внутренней пустоты, пока врач с нарочитой осторожностью вытаскивал руку, медсестра убирала маску от лица, пронзала иглой для капельницы вену на тыльной стороне ладони, такой бледной, что Лорен едва признала в ней свою. Она чувствовала себя бесформенной, бессильной, раздавленной – неодушевленный сгусток боли, страдания и шока.

Патрик ждал в палате. Пытаясь успокоить орущих близнецов, он время от времени совал кончик пальца в рот то одному, то другому.

– Ты меня так напугала, – сказал он, и лишь из-за того, что его взрослый низкий голос чуть выделялся на фоне пронзительных криков детей, Лорен удалось расслышать его слова.

Детский плач заполнял ее сознание белым шумом, думать не получалось. Она попыталась сформулировать хотя бы одно законченное предложение, и речевые центры ее мозга заработали на полную мощность, преодолевая невероятное сопротивление более примитивных его частей, успевших на операционном столе завладеть ею полностью.

– Ты просто испугался, что останешься один с этими двоими.

Патрик посмотрел на нее глазами, затянутыми глянцевой пеленой слез.

– Ну да, – сказал он. – И это тоже.

Акушерка тотчас принялась обкладывать Лорен подушками, чтобы та могла покормить младенцев.

– Вам сейчас надо кормить как можно больше, – сказала она. – Это помогает матке сокращаться.

«Кормить как можно больше, – подумала Лорен. – Ну да, а то раньше я только и делала, что отлынивала».

Как только акушерка сунула по соску в рот каждому из близнецов, Патрик отвернулся. Сперва суетился вокруг, отыскивая мелочь для торгового автомата, а затем и вовсе вышел, чтобы купить чаю себе и Лорен. Когда вернулся, сестра уже ушла. Он сел рядом, взял журнал, но так и не открыл его. Руки у него дрожали.

– Уже шесть часов, – сказал он.

– Точно, – ответила Лорен.

– Я пойду, пока меня опять не начали выпроваживать.

– Я уверена, они не будут против, если ты чуть-чуть задержишься.

– Ладно. – Патрик шумно втянул носом воздух. Лорен ждала, что он скажет дальше. – Но мне еще надо зайти в магазин и все такое.