Тим задумчиво уставился в окно: на небе цвета темного лазурита выделялись островерхие силуэты кипарисов.
— То есть Марья могла наслать на княжича с невестой колдовство, отправившее их на тот свет? И мы его высвободили?
Тимофей вышел из дома Бориса Аркадьевича, когда солнце совсем спряталось за линией горизонта, а на черном небе мутно загорались звезды. Молодой человек посмотрел на часы: почти восемь вечера. Сел на мотоцикл, замер на несколько минут, прислушался: с набережной доносились голоса и зажигательные ритмы, но даже сквозь них прорывалось тяжелое дыхание моря.
Дайвер завел мотоцикл, вынул из заднего кармана сложенный вчетверо листок с фотографией своей находки, повертел в руках и уже в следующий момент выехал с парковки на проезжую часть.
Он направился на поиски закрытого пансионата с причудливым названием «Робкая звезда».
Если бы он выбрал другой маршрут и выехал на дорогу, шедшую параллельно с линией моря, он увидел бы на горизонте застывшие силуэты военных судов: небольшой корабль сопровождения, два катера и горб исследовательского судна «Малахит».
— Ну, чего тут у вас, мужики, — капитан исследовательского судна «Малахит» Иван Васильевич Самойлов добродушно приветствовал капитана Рыбаченко. Они с ним с Академии знакомы, когда-то, в далеком 82-м на одном судне ходили в моря.
Рыбаченко знакомым жестом почесал затылок, полновесно проинформировал:
— Хрень какая-то.
А про себя отметил: «Что бы там ни рассказывали легенды про Бермудский треугольник, на Черном море происходят дела потемнее».
— А конкретнее? — Самойлов расположился напротив старого товарища, уставился на разлинованную карту квадрата.
— А конкретнее мы тут с призраками воюем, — он с вызовом посмотрел на старого товарища. Уточнил: — С фантомами.
Самойлов коротко хохотнул, весело уставился на Василия Федоровича.
— Ух ты! Внучка бы сказала, что ты крутяшка. — Старый товарищ не оценил юмора, зыркнул на него. Самойлов сник: — И как? На чьей стороне пальма первенства?
Рыбаченко хмыкнул:
— Вот ты все ржешь, Вань, а у меня рапорт дежурного офицера, между прочим. И по нему выходит, что в Керченском проливе развивается аномальная зона, и по-хорошему надо перекрыть по нему движение до выяснения обстоятельств.
— Беда, — протянул Самойлов.
— И я о том! — Капитан судна сопровождения отбил костяшками пальцев короткую дробь по столу.
В рубке повисло гнетущее молчание. Разогревшаяся за день приборная панель источала тонкий аромат лака и пластика. Соленый ветер трепал белые накрахмаленные занавески.
— А сам-то ты чего думаешь, Василий Федорович? — Самойлов прищурился, посмотрел внимательно. Он знал: когда Рыбаченко вот так мрачно сопит, то это ничего доброго не предвещает.