Я почти не слушаю его. Мои мысли невольно уносятся в Скуга, где нам пару часов назад пришлось оставить Кристину. Она вдруг затемпературила, и везти ее с собой сюда в лес, где до ближайшего врача много миль езды, мы не решились. И, конечно, она в надежных руках у сестры Эйнара, которую она обожает, но мне все-таки как-то не по себе от того, что приходится начинать наш так хорошо спланированный отпуск только с одним ребенком.
В остальном же первый день нашего выезда на природу прошел очень хорошо. Мы добрались до хутора Плоский Холм и сделали небольшую остановку, прежде чем отправиться дальше в гору, где расположена конечная цель нашего маршрута.
Плоский Холм — большой и когда-то очень богатый двор, настолько, впрочем, запущенный и обветшалый, что слова Манфреда Ульссона о нынешней роскоши звучат несколько нелепо. Пока мы сидим на большой веранде, я отмечаю, что серовато-белая краска на стенах местами пооблупилась, рамы и перила кое-где прогнили, а газон перед домом давно не стрижен. Но в лицо нам дует свежий ветер, над нашими головами светит июньское солнце, где-то рядом нежно пахнет сиреневый куст, и все это приводит нас в веселое и беззаботное настроение. Я разглядываю лица вокруг меня — пять дорогих и давно знакомых, два незнакомых, но так хорошо сочетающихся с этим хутором, с этими стенами и кустами сирени — и мне хочется подольше посидеть на солнышке на этой просторной гостеприимной веранде.
Папа — с его седой шевелюрой и лукавыми синими глазами за стеклами очков…
Эйнар — высокий, худой, слишком худой. Слишком бледный после учебного года, после лекций и многих часов, проведенных в библиотеках. Даже сейчас он еще не до конца свободен — только доставит нас до места и вернется в Стокгольм в Королевскую библиотеку, чтобы закончить свою несчастную рукопись, которая должна уйти в набор до праздника середины лета. Но уж потом ничто не сможет помешать ему наслаждаться солнцем, зеленью и свежим воздухом в Змеином Озере — уж об этом я позабочусь.
Кристер. Еще более высокий и еще более худой. Голубые глаза, темные волосы — как у меня и у Юнаса. Тоже ироничный взгляд, как и у папы, но куда меньше мягкости. Иногда он бывает по-настоящему жестким и суровым.
Камилла. Мягкая, все время разная, чем-то похожая на котенка, с которым Юнас водится на травяной лужайке, но гораздо более своенравная. Она кажется такой стройной в своем золотисто-желтом летнем костюме, что остается только удивляться, откуда берется ее удивительный голос, еще раз подтверждающий, что страна, давшая миру Юсси и Биргит Нильссон, продолжает производить на свет блестящих оперных певцов. Легко представить ее себе в свете огней рампы в Ля Скала или Ковент Гаден и гораздо сложнее — в роли жены стокгольмского полицейского. Хотя сейчас она и ее любимый начальник комиссии по расследованию убийств выглядят вполне гармоничной парой.
Юнас просто на вершине блаженства. Он, радостно надувая щеки, таскает за собой удивительно покорного котенка, он смеется просто до слез и вопит:
— Мама! Дедушка! Я могу носить его. Вот так!
— То-то парень радуется! Он напоминает нашу Агнес, когда она была в таком же возрасте. Правда, Лидия?
Более широкой улыбки, чем у Манфреда Ульссона я, пожалуй, не видела за всю свою жизнь. Зубы у него коричневые от табака за исключением двух передних — судя по всему, искусно сделанных фарфоровых протезов. Он длинный и тощий, как жердь, венчик седых волос обрамляет его загорелый затылок. Глаза у него прозрачно-голубые и мало что говорят о его характере. Инфантильный, хвастливый, ненадежный, вспыльчивый? Или наоборот — добродушный, наивный, безобидный?
Лично мне больше импонирует его жена. У нее тоже загорелая, обветренная, морщинистая кожа, гладкие волосы, расчесанные на прямой пробор, уже почти седые, а руки большие и мозолистые. Но первое, что замечаешь в ней — это спокойный глубокий взгляд, взгляд человека, который многое испытал, пролил немало слез и наконец смирился, решив принимать жизнь такой, как она есть, смотреть на все с пониманием и с юмором.
— Нет, — отвечает она на вопрос моего папы, — внуков у нас нет. Правда, наша дочь Агнес уже давно замужем, но детей у них с Лаге, к сожалению, нет.
— А ваш младший сын? — спрашивает Кристер, не спеша набивая трубку. — Чем он занимается?
— Бьёрн-Эрик? Он… Он ничем особо не занимается. Так, помогает иногда в конторе на лесопилке. Он очень слабенький, он…
Муж перебивает ее, сердясь выкрикивает:
— Он скоро сделается полоумным, как этот Наполеон, с которым он, черт меня подери, проводит почти все время! Это просто наказание, вот что я вам скажу!
— Наполеон, — поясняет Кристер, — это действительно очень своеобразный старичок, которого мы скоро увидим. У него мы и сняли на лето наш хуторок. Я думаю, нам пора уже отправляться туда. Нам еще много всего надо успеть, пока не стемнело.
Итак, мы на последнем этапе пути. Поначалу Юнас горько и сердито вопит, когда ему приходится расстаться с новым другом, однако потом он засыпает у меня на коленях, и тишину нарушает лишь гудение моторов, пока мы поднимаемся все выше и выше по дороге, опоясывающей поросший лесом склон.
Большой красный «мерседес» Кристера маячит впереди, и остается только удивляться, как он может двигаться вперед по такой узкой дороге.
ebooksa