Штормовое предупреждение

Она пытается высчитать, сколько у нее времени. Трюсте знает проход и наверняка одолеет все расстояние куда скорее, чем она. К тому же у него наверняка будет фонарь, и ей не спрятаться. Паника захлестывает все ее существо, оставив место лишь для одной мысли: я должна выбраться наружу. Прямо сейчас.

Боль отдается во всем теле, когда она пинает доски. Стискивает зубы, несколько раз быстро вздыхает. Пинает снова. Налегает плечом. Снова и снова. Напирает спиной, пинает.

Черт, почему я не взяла с собой подсвечник, думает она, меж тем как пинки болью расходятся по телу. Хоть чем-то могла бы ударить. А теперь придется рассчитывать лишь на собственные силы, на свою способность игнорировать режущую боль, когда откроются старые раны и появятся новые. Она заставляет себя отдышаться, переводит дух, ищет в кармане джинсов зажигалку. Прикрывая огонек рукой, угадывает, что несколько щелок стали чуточку шире. Не иначе как несколько досок немножко отошли?

Она продолжает пинать, сосредоточивается на двух досках, то напирает плечом, то лягает ногой, а внутри растет ощущение, что она вот-вот услышит за спиной голос Трюсте. Страх качает адреналин, дающий ей силы продолжать, и она понимает, что действует на волне вре́менной энергии, которая в любую минуту может иссякнуть. Знает, что именно так и бывает. Страх кончается, переходит в капитуляцию.

Но когда она слышит треск доски, которая наконец-то уступает, организм выбрасывает лишнюю дозу, наполняя ее ощущением непобедимости. Истерический смех — от очередного пинка доска разламывается посередине. Еще два пинка — и ломается вторая.

Карен дергает и трясет острые обломки, тянет то вперед, то назад, отжимает наружу, выламывает еще один кусок. Выпрямляется, смотрит на отверстие: тесновато, но сойдет. Осторожно просовывает наружу голову, потом правую руку, поворачивается боком и начинает медленно протискиваться в дыру. Чувствует, как футболка за что-то цепляется и рвется, как щепки царапают спину и плечи. Но боли нет, вся боль куда-то пропала. Позднее она вернется, вместе с холодом. Сейчас Карен целиком во власти победного восторга, он словно шампанское струится по телу, и она громко кричит от облегчения, когда последним усилием выбирается и падает в снег.

Карен Эйкен Хорнби так и не успевает понять, что́ освещает снег, что́ делает мрак вокруг таким же беспощадным, как в черном аду, откуда она только что выбралась. Не успевает подумать, что это не огни с телеантенны в Скребю. Не успевает увидеть стояночные огни машины, запаркованной двадцатью метрами дальше. У нее больше нет сил думать, она лишь инстинктивно угадывает чье-то присутствие.

И, услышав его дыхание, тотчас понимает, что он вовсе не шел за нею по подземным ходам. Конечно же, он точно знал, где находится выход, и спокойно поджидал ее там. Последняя волна ненависти дрожью пронизывает ее. Эта сволочь все время стояла возле отверстия и смотрела, как она рвется наружу.

За спиной слышится голос.

— Вам не кажется, что пришла пора закончить этот спектакль, — говорит Уильям Трюсте.

82

Вереница автомобилей, которым, хочешь не хочешь, пришлось покинуть паромную пристань, медленно ползет на север. Снегопад прекратился, но ветер вовсю играет нападавшими дециметрами, сдувает их с земли, закручивает вихрями, гонит на шоссе.

— Теперь, черт возьми, впереди прямой участок, попробуйте хотя бы объехать их, — говорит Карл Бьёркен и разочарованно отмечает, что Турстейн Бюле вновь пропускает его понукания мимо ушей.

На сей раз он даже не отвечает. Прямой участок, на который указывал Карл, длиной всего метров тридцать, дальше дорога из-за очередной скалы опять поворачивает. Мысленно Карл игнорирует свет встречных автомашин, подтверждающий, что Турстейн Бюле действовал правильно, и проклинает себя за то, что сел в машину коллеги, а не рулит сам. Они уже потратили почти сорок пять минут на участок, который в нормальных условиях одолели бы вполовину быстрее. Во всяком случае, без мигалки и не нарушая скоростной режим. Сейчас они еле ползут, не включив даже предупредительные огни. Бюле выключил их, как только шоссе превратилось в серпантин, лишивший их свободы обзора и возможности обгонять. Незачем усугублять и без того опасную дорожную ситуацию, так он считает.

“Спокойно, сынок, — сказал он, — лучше ехать так, чем вообще стоять”.

Карл бросает досадливый взгляд в зеркало заднего вида и поневоле отмечает, что Бюле, пожалуй, прав. И впереди, и позади на узкой дороге полицейские машины с включенными мигалками ничего поделать не могут. Патруль, находившийся вблизи Гудхейма, когда всех подняли по тревоге, выбрал, видимо, опрометчивую стратегию и с включенной мигалкой и сиреной уже через несколько километров вылетел с дороги. “Никто не пострадал, но потребуется время, чтобы вытащить их на шоссе”, — сообщили по радио. Осталось три машины. Двое сотрудников в каждой. Плюс Корнелис Лоотс, чей личный автомобиль стоял на улице перед участком, и потому он успел выехать чуть раньше остальных. Наверно, сейчас он всего в нескольких сотнях метров от нас, думает Карл.

Вопрос в том, как далеко успел зайти Уильям Трюсте.

Восемь драгоценных минут ушло, пока Хелена Трюсте рассказала достаточно, чтобы они направили все подразделения к дому Трюсте севернее Скребю. Как в точности следует трактовать обрывочные слова и недосказанные фразы вроде “одолжил Альвину свой мобильник”, “бочки послевоенных лет”, “изначально не гротовская”, они так и не выяснили. Остальное было понятнее. “Он убьет ее. Как только я позвоню, убьет”.

Карл по-прежнему понятия не имеет, как именно, но Карен Эйкен Хорнби явно сумела установить, что в обоих убийствах виновен Уильям Трюсте, и теперь она заперта в доме Трюсте. Этого достаточно, чтобы направить к “Комплексу” все доступные ресурсы.

“Все доступные ресурсы”, уныло думает Карл, ощупывая выданные под расписку кобуру и “Глок”. В общем-то “выданные” не совсем то слово. Скорее уж все похватали оружие и боеприпасы из бронированного шкафа, словно на праздничной распродаже, и бросились к машинам. Бюле крикнул дежурному, чтобы тот “по-быстрому вызвонил Вреде”, и захлопнул за собой дверь. Только в машине он объяснил Карлу, что Улаф Вреде — кинолог на пенсии и живет неподалеку от Скребю. Уже не на службе, но, надо надеяться, дома, и собака тоже при нем.