— Черт, — опять повторяет она.
— Понятно, почему Хёуген не хочет, чтобы ты разговаривала со СМИ, — смеется Карл. — Не любит он, когда женщины ругаются. Да и когда курят, наверно, тоже.
— Счастье, что его здесь нет, — фыркает Карен, еще раз затягивается, задерживает дым и чувствует, как пульс успокаивается. — Чертыхание — признак ума. На днях читала исследование по этому поводу. А еще — небрежности. Определенно прослеживается какая-то связь с творческим началом.
— И с инфарктом. Ну, успокоилась?
Она кивает, и они ковыляют дальше.
— Ты говорил с Кнутом? Когда будет вскрытие? — немного погодя спрашивает она.
— Завтра, в восемь утра. Стало быть, либо ты проводишь утреннее совещание. Либо выбираешь пилу.
— Вообще-то мне надо бы съездить в Равенбю. Купить что-нибудь из одежды. И дезодорант. И зубную щетку. У тебя жвачки нет?
Эллен Йенсен стоит в маленьком холле, говорит по телефону. Когда дверь открывается, она поднимает глаза и жестом просит Карен подойти. Они ждут, когда она закончит разговор.
— У вас там гости. — Она кивает на паб.
Выследили все-таки, думает Карен, молча вздыхая. Говорить со СМИ ей сегодня вечером не по силам. Единственное, о чем она мечтает, — пинта пива.
Карл задерживается, чтобы узнать, нет ли для него свободной комнаты, а Карен с тяжелым сердцем открывает дверь в паб. Обводит взглядом помещение, высматривая алчных журналистов и неуклюжие кофры с фотоаппаратами. Но секунду спустя сердце резко подпрыгивает.
У столика возле окна сидит девушка, склонив голову, читает газету. У нее длинные черные волосы и кольцо в носу.
40
Тревога — как удар молота. Четыре больших шага — и Карен возле столика Сигрид.
— Что ты здесь делаешь? Что-то случилось?
— Привет, Карен. Спасибо, со мной все в порядке. Ты не рада видеть меня?
Карен молчит, и Сигрид с обиженным видом добавляет:
— Значит, не рада?
Она наклоняется и поднимает с полу большую сумку. Обеими руками с глухим стуком ставит ее на стол возле пивного стакана.