Я смотрю на Джеда.
– Мы пытаемся выяснить, где она. – Тасия молчит. – Копам плевать. Ее родители думают, что ее убили. – Глаза Тасии мерцают. – Мы надеялись, что вы сможете нам помочь.
Она ничего не говорит. Выражение ее лица не меняется, поэтому невозможно понять, что она чувствует: злится, ликует, чувствует себя загнанной в угол.
– Вы были друзьями?
Эта фраза разбивает мистическую тишину вокруг нас.
– Нет. То есть я хотела сказать, что да, мы дружили когда-то. Когда были детьми, но… это было очень-
– Насколько давно?
– Не знаю. Еще в школе?
– Почему вы перестали дружить?
– Выросли, наверное. Все, кроме Рэйчел.
– Что вы имеете в виду?
– Клэм вышла замуж. Я тоже.
Меня подмывает сказать ей, что брак не делает вас человеком другого класса, но в то же время я хочу, чтобы она не сомневалась, что я тоже была замужем. В итоге я останавливаюсь на «я не думаю, что брак имеет какое-то отношение к этому».
– Я не это имела в виду. Я хотела сказать, что мы продолжили жить дальше.
– Дальше после чего?
– Послушайте. – Из ее глаз исчезают любые эмоции. – Рэйчел была сумасшедшей.
Ненавижу это слово. Особенно когда речь идет о женщине (как это обычно и бывает). И еще больше, когда одна женщина так говорит о другой.
– Уточните значение «сумасшедшая».
Хорошо бы, чтобы кто-нибудь сумел это сделать.
– Она была больна. Она была одержима нездоровыми вещами. – Я немного поеживаюсь. Интересно, что бы Тасия сказала обо мне. – Ей нравилось доставлять неприятности. – Она бросает на Джеда взгляд, будто он все поймет. – Послушайте, я не говорю, что безумно рада, что она пропала, или что-то в этом роде. Все, что я хочу сказать: я действительно не понимаю, как мое имя оказалось в каком-то списке, учитывая, что за последние пятнадцать лет мы с ней и парой слов не обмолвились.