Если я исчезну

Она берет его руку и сжимает, как будто удостоверяется в их связи, а затем идет на кухню, оставив его со мной.

– О, здравствуйте, – говорит он так, будто мы не сидели друг напротив друга весь последний час. Он легко облокачивается на стол и скрещивает руки. – Вы нам очень понравились в церкви.

Религиозные люди говорят такие странные вещи.

– Гм, да, мне было очень интересно.

– В нашем приходе не так много людей. Раньше было больше.

Ага, словно это могло бы убедить меня вернуться.

– Мне очень понравилось. – Чем больше я это говорю, тем меньше мы оба в это верим.

– Надеюсь, вы придете снова.

– Конечно. – Я не собираюсь больше идти туда. Бросив быстрый взгляд в темную гостиную, я спрашиваю: – А Рэйчел ходила в церковь?

– Рэйчел? – Он словно пытается вспомнить, кто это. – Нет.

– Какая жалость.

– Да. – Он чешет шею, словно надетая на лицо маска чешется и зудит. – Мы с Рэйчел были очень разными. Я верю в прощение. – Чего бы ты не простила? – Я верю, что люди могут измениться.

– Это замечательно, – говорю я.

– Согласен.

Мы заканчиваем уборку, и твоя мама нагружает меня остатками еды – сухой, картонной и такой плотной, что кажется, будто у меня в руках кирпичи. Я прохожу мимо всех гостей, прощаясь. Покидаю чистый и светлый дом твоей матери, и у меня свербит на душе от мысли о возвращении в свой пустой и холодный домик, вонючий и душный.

Я прощаюсь с твоей матерью, с твоим отцом, с твоим братом, с твоими племянницами, с Элоди и Джеральдин. Клементина ждет у двери. Она наклоняется, чтобы обнять меня, а затем опускает голову, чтобы что-то сказать мне на ухо. Трепет пробегает по моей спине: она наконец-то расскажет мне что-то важное.

– Ты здесь чувствуешь себя в безопасности? – спрашивает она вместо этого.

– Да.

Она отстраняется.

– Хорошо.