Слово

– Таня… – проронила она. – Татьяна Васильевна.

– Филолог, учитель литературы. Верно?

– Да, – подтвердила Таня. – Откуда вы…

– У вас на лице написано, – засмеялся Гудошников. – И язык ваш… какой-то словарный. Вы дайте волю своему языку. На русском языке невозможно говорить не правильно. Как ни скажи, все равно будет понятно. А когда дадите волю языку – ваш ум раскрепостится. Вам же приходится думать на одном языке, а говорить – на другом. Зачем этот перевод?.. Ну, это к слову. И что же: вы решились прийти?..

– У меня будет первый урок… через два дня, – ломая пальчики, проговорила она. – Урок литературы, в седьмом классе. Класс выпускной… Я сама после седьмого ничего, кроме Наташи Ростовой и Татьяны Лариной, не знала… Я хотела начать урок со «Слова о полку Игореве». Просто войти в класс и начать им читать… Но не как нам читали… Я знаю, что смогу, я долго готовилась… Я хотела попросить у вас… Ведь это же мало – прочитать. Правда? Я еще хотела им показать, как оно было написано, «Слово»…

– К сожалению, у меня нет «Слова», – улыбнулся Гудошников.

– Нет-нет! – испугалась она. – Я знаю, что нет… Список сгорел, французы… Я хотела им показать и самим дать прочитать рукописное слово, из древних книг… Чтобы они посмотрели, как оно написано было. Чтобы пробудить в них интерес, чтобы они сами.

– Стойте! – Гудошников вновь ощутил, что откуда-то знает эту девчонку, видел ее, разговаривал. – Погодите, я стараюсь вспомнить и не могу… Я где-то вас видел…

– Вы у нас выступали! – с готовностью сказала Таня. – Еще на первом курсе… Вас пригласили рассказать о гражданской войне. У нас был урок гражданского воспитания.. А вы про книги рассказывали. Помните?

Гудошников не помнил. Приглашали его в школы и вузы частенько, приглашали как бывшего комиссара полка, героя гражданской войны, однако эта девушка и его выступление не увязывались. Нет, не там он видел ее…

– Я сидела, только далеко от вас… – пробормотала Таня. – На галерке. Думала, неинтересно будет… А потом вперед не смогла пробиться…

– Так… – Никита Евсеич прохромал от стены до стены. – А со «Словом» вы сами придумали или кто надоумил?

– Сама… – она вскинула на Гудошникова виноватые глаза. – Однажды я сама начала читать и поразилась… Это поэзия!.. Честное слово, я плакала… Читала и плакала – так это было хорошо… Я хочу, чтобы и они почувствовали… Я их настрою, объясню, покажу, и они поймут!

Никита Евсеич приблизился к ней, заглянул в глаза и неожиданно погладил ее руку.

– Поймут… – проговорил он. – Конечно, поймут… Лицо у вас… какое у вас лицо…

– Что? – испугалась она.

– Я говорю: вы хорошо сделали, что пришли ко мне, – садясь в кресло, сказал он. – И придумали вы хорошо, тем более сами придумали… Это значит, не все потеряно! Живем, значит!

– Я наизусть уже выучила, – призналась Таня. – «Слово», оно само запоминается. Его и учить не нужно… Какое же это великое произведение! И Пушкин восхищался…

– А хотите чаю? – неожиданно предложил Гудошников. – Мы сейчас чай будем пить! У меня сын увлекся народной медициной и выкопал где-то рецепт… Теперь собирает травы и варит. Я тебя сейчас таким чаем угощу – в жизни не пивала! – Неожиданно перешел Гудошников на «ты», словно почуял вдруг в этой девчушке родную, близкую ему душу. Он щелкнул фиксатором протеза и заспешил на кухню. Таня пошла за ним.

– Я подняла и прочитала всю литературу по «Слову», – продолжала она на ходу. – И как сомневались в подлинности, читала, и как доказывали… А потом я сама доказала, что «Слово» – подлинно! Как только могли усомниться?! И кто – мог?! Вы меня слушаете?