Слово

22
18
20
22
24
26
28
30

К концу вторых суток Гудошников – младший вышел на станции в Иркутске и отправился искать городской морг. Уже на его пороге он вдруг остановился, ощутив приступ неведомого раньше страха. Сколько раз он бывал в моргах, анатомических музеях и секционных залах, но ничего подобного не чувствовал. Все казалось само собой: занятия в «анатомке», трупы, мышечные ткани, кишечник, органы кровообращения…

«Не бойтесь запаха и не обращайте на него внимания, – вспомнил он наставление профессора. – Это всего лишь химическое вещество. Запах-это химическое вещество…»

Где-то здесь, за дверью, возможно, лежит его отец и тоже для кого-то не более чем материал для изучения, химическое вещество…

Его окликнули, дернули за рукав, спросили, что нужно.

– Отца ищу, – промолвил он, не видя, с кем разговаривает. – Инвалид, без ноги…

Женщина в черном халате, надетом поверх фуфайки, провела его в ледник, молча указала на трупы, лежащие под серой, смерзшейся тряпкой. Степан, сдерживая дрожь в руках, снял ее и нагнулся над телами. Свет в леднике был слабый, лиц не рассмотреть…

– Можно ведь лампочку посильнее ввернуть! – внезапно раздражаясь, крикнул он. – Ничего не видать!

– Запрещено, – виновато сказала женщина. – Большая лампа тепло дает, куржак от нее делается. Вы не знаете, так не кричите.

Инвалид лежал в середине. Замерзший ком бороды торчал вверх, глаза чуть прикрыты, на щеках – примерзшие опилки…

– Кто там смотрит? – спросил за спиной хриплый женский голос, шаркнула о бетон лопата.

– Отца ищет, – проронила женщина в черном халате. – Инвалида…

Степан осмотрел труп, стер опилки со щеки, тронул руку. Нет, вроде не он. Этот при жизни был щуплым, худосочным, отец же – крепок и широк в плечах. Степан лихорадочно вспоминал приметы отца, особенности его рук – ничего в голову не приходило…

– Не узнаю… – тихо проговорил он.

– Немудрено, – вздохнула за спиной женщина в халате. – Мертвые-то они все на одно лицо…

– Ты что же, парень, одноногого глядел? – хрипло спросила другая женщина. – Так говорили, будто безродный он. На вокзалах жил.

Степан осмотрел культю ноги покойного. Ампутацию сделали лет пятнадцать назад, похоже, в войну. У отца же на месте шва давно образовалась вечная мозоль. Степан помнил точно, специально рассматривал однажды, когда в студенческие годы изучал хирургию. Отец все никак не хотел показывать… У этого же шов целый, наверное, долго ходил на костылях, а протез стал надевать недавно.

– Я, кажись, и сама его видала, – продолжала женщина, шаркая лопатой. – Вроде он милостыню просил, а потом пьяный валялся… Хотя их, одноногих-то, вон сколь стало после войны…

Степан поднял тряпку и осторожно укрыл инвалида. Сомнений не было – это не отец. Но оставалась какая-то неясная горечь и боль, словно этот безвестный умерший вдруг стал ему не чужим, замороженным трупом, а близким когда-то человеком.

Степан вышел из ледника и остановился перед женщинами.

– Ну? – спросила та, что с лопатой. – Не узнал?