На далеких рубежах

22
18
20
22
24
26
28
30

Деревья... На севере на них как-то не обращаешь внимания. А здесь они удивительно бросаются в глаза. Их тут мало, и жизнь каждого деревца зависит от человека. Польет -- значит, будет расти. Не польет -- засохнет, сгорит под палящими лучами солнца.

Вокруг штаба тоже росли небольшие деревца. На каждом висела бирка с надписью: "За это дерево отвечает солдат такой-то".

На стене красной масляной краской было выведено: "Воин, зеленые насаждения -- твои друзья. Береги их и ухаживай за ними".

Полковника Сливы в штабе не оказалось: он выбыл по срочному делу в штаб дивизии. Майора Поддубного принял заместитель командира по летной части -уже известный ему по рассказам старшего лейтенанта Телюкова и техника-лейтенанта Гречки майор Гришин. Внешне он скорее походил на штабного офицера, нежели на строевого командира: на нем был белый китель, штаны на выпуск, под мышкой папка с бумагами. Знакомясь, майор Гришин сообщил, что он временно исполняет обязанности заместителя командира, а постоянная его должность -- штурман. Человек, значит, скромный...

Они вошли в кабинет. Под фуражкой штурмана была скрыта, как оказалось, роскошная, соломенного цвета, шевелюра; широкий лоб, острый подбородок, небольшие подвижные руки и красноватые, воспаленные веки довершали портрет.

-- Прошу, товарищ майор, -- любезно указал штурман на стул.

Поддубный сел.

-- Итак, какое впечатление произвела на вас Кизыл-Кала? -- спросил он, подкладывая под локти чистый лист бумаги, чтобы не пачкать рукава.

-- Контраст ощущается, ведь я приехал сюда прямо с севера.

-- Так, так, ощущается, говорите? Да, кстати. Белого кителя, должно быть, нет? Надо приобрести, иначе у вас все косточки перепреют...

На этом закончилась вступительная беседа. Началась официальная. Штурман раскрыл журнал, проверил авторучку и начал задавать вопросы: откуда майор родом, кто его родители, какое семейное положение, где учился до академии, на какой должности, сколько времени работал, какой имеет налет на "миге" в простых и сложных метеорологических условиях, днем и ночью. Все интересовало временного заместителя, и он добросовестно записывал. На листке так и значилось: "Моя беседа с майором Поддубным Иваном Васильевичем, помощником командира полка по огневой и тактической подготовке".

Вопросы были вполне естественные. Каждый начальник, будь он постоянный или временный, должен досконально знать подчиненного. Но для чего все записывать?

Майор Гришин словно прочитал этот вопрос в мыслях Поддубного:

-- Пусть вас, товарищ майор, не удивляет то, что я записываю нашу беседу. Мы с вами, можно сказать, равны в чинах. Оба понимаем, что к чему, оба начальники. Следовательно, будем откровенны: хорошо, если все с вами обойдется благополучно. А если нет? Ну, скажем, случиться что-нибудь в полете. Тогда у командования полка обязательно спросят: "А хорошо ли вы знали нового человека?" Допустим, мы скажем "хорошо". "А беседовали вы с ним по душам?" Допустим, что мы ответим утвердительно. Вы думаете, что так и поверят на слово? Ошибаетесь! Глубоко ошибаетесь, Иван Васильевич! В выводах запишут черным по белому: "Командование полка подчиненных не изучает и не знает, индивидуальной работы не проводит". А вот с этим документом, -штурман ткнул пальцем в журнал, -- комар носу не подточит...

"Фу, чепуха какая!" -- Поддубного всего передернуло.

-- Я действительно подумал, -- признался он, -- для чего собственно, все это записывать? Вы объяснили. Но доводы ваши неубедительны. Создается впечатление, будто вы... простите на слове, заранее умываете руки. Вообще это бумагомарание...

Штурман жестом остановил собеседника:

-- Вы хотите сказать, что в этом нет никакого смысла? Допустим, вы правы. Допустим. Но, к сожалению, находятся люди, которые больше верят бумаге, чем живому слову. -- Штурман поспешно открыл ящик стола и вынул объемистую кипу бумаг. -- Вы думаете, товарищ майор, что вот эти сведения, заметки, планы имеют какое-то значение? Вы думаете, что они хоть в какой-то мере содействуют повышению боевой готовности полка? Ничуть не бывало! И все же я сижу над этими бумагами, пишу их, сохраняю, ибо... вынужден делать это.

-- Я не знаю, -- сказал Поддубный после некоторого молчания, -- что это за сведения, нужны ли они или не нужны. Есть бумаги, без которых невозможно планомерно вести летную подготовку, это факт. Но факт и то, что полк, как мне сказали в штабе соединения, не выполняет планов боевой подготовки. Особенно отстает по ночной подготовке: если не ошибаюсь, всего на двадцать процентов выполнения? Не так ли? А такого факта не оправдаешь никакой бумажкой!

Штурман метнул на собеседника острый, настороженный взгляд.