-- А из нашего? Неужели из нашего полка никто не будет стрелять? -спросил он.
-- В том-то и дело... На летчиков Удальцова работаем... Видите -- они герои! Что им мишень! Им подавай реальный бомбардировщик. А для летчиков нашего полка и мишени сгодятся, -- подзадоривал штурман.
Расчет его оказался верным. Телюков бросил на стол телеграмму и запальчиво воскликнул:
-- Если так -- не полечу! Не полечу, и все! Любят кататься, пусть и саночки возят!
-- Вот это справедливо! -- поддержал его Гришин. -- А то опять какое-нибудь несчастье с вами...
-- Несчастья со мной никакого не случится, -- оборвал его Телюков. -- А для удальцовцев не полечу. Не желаю!
Гришин побоялся испортить так хорошо начатое дело и осторожно сманеврировал:
-- Я не имею в виду катастрофу, старший лейтенант. Вы летчик опытный. Но так, чепе какое-нибудь может возникнуть. Вот и запишут его на счет нашего полка. А удальцовцы в конце года будут охотничьи ружья да часы получать в премию за безаварийность.
Уже отпуская от себя летчика, Гришин посоветовал ему сходить в поликлинику и взять освобождение от полетов.
-- Чтобы никто из начальства не придрался. А справку вам дадут. Глаза-то у вас еще совсем больные...
Справка Телюкову не нужна. Полеты на Ту-2 -- дело добровольное. Хочешь -- лети. Не хочешь -- как знаешь. А для удальцовцев он не полетит. Спросят -- скажет: "уничтоженные" не летают. Вот и все.
Конец дня Телюков провел в клубе, играл в бильярд. Вечером в столовой он встретился с Поддубным. Тот пригласил летчика к своему столу:
-- Садитесь, Филипп Кондратьевич.
"Академик" назвал его по имени и отчеству! Что могло означать такое внимание?
-- О ваших полетах, Филипп Кондратьевич, известно в Москве.
-- Ах, вот оно что! Но мне теперь безразлично, -- с напускным равнодушием ответил летчик. -- Не нужна мне слава.
-- Это почему же? -- насторожился майор.
-- Завтра я не полечу.
-- Плохо себя чувствуете?
-- Очень плохо.