На далеких рубежах

22
18
20
22
24
26
28
30

-- Ну, как у вас, не холодно? -- спросил, не дав дежурному доложить по всем правилам устава, подполковник.

-- Порядок, товарищ подполковник!

Поддубный вошел в помещение и остолбенел. В казарме, кроме дневального, не было ни души.

-- А где же люди?

Баклуша вытянулся:

-- Они, товарищ подполковник... Они попрятались.

-- То есть как попрятались? От кого?

-- От вас, -- с наивной откровенностью чистосердечно ответил ефрейтор. -- Кто -- в комнате бытового обслуживания, а кто -- в умывальной комнате.

Командир полка ничего не понимал. Что за чертовщина! В автороте не спят, здесь тоже не спят...

-- А разве не будет тревоги? -- спросил Баклуша. -- Тут слух прошел о боевой тревоге, вот и не спят люди. Сидят наготове, чтобы скорее добежать до аэродрома, к самолетам. И я тут ни при чем...

Как же это он, дежурный, и "ни при чем"? Поддубный собрался было дать Баклуше наряда два вне очереди, а заодно и дежурному по полку наказать, но сразу же остыл. Не спят солдаты -- значит, не безразлично относятся к боеготовности полка. Каждый готов променять казарменное тепло и уют на место у боевого самолета. Разве это не священное чувство личной ответственности солдата за судьбу своей Родины? И разве не это же чувство водит его, Поддубного, по гарнизону в эту морозную ночь?

Однако командиру положено в таких случаях быть строгим, непримиримым к нарушению воинских порядков, и он сказал:

-- Вызовите всех сюда.

Баклуша подал команду.

Распахнулись двери ленинской комнаты, комнаты бытового обслуживания, умывальника, и оттуда повалили авиационные специалисты в куртках и в шапках. Смотрел на них командир полка, и душу его распирала глубокая радость. По зову сердца и совести поднялись эти люди, воины славной Советской Армии. Скомандуй, и они пойдут за своими командирами в огонь и в воду, будут дни и ночи без передышки, без отдыха работать у своих боевых машин. И нечего их подгонять, они -- славные ребята, знают, где находятся и какое ответственное задание возложено на них народом, строящим коммунизм.

Баклуша подал команду строиться, и две шеренги вытянулись между кроватей.

-- Не спите, значит? -- спросил Поддубный, на зная, с чего начать. -Вроде и не существует в полку распорядка дня. Сию минуту чтобы все были в постелях и отдыхали. Те, кто на аэродроме, справятся и без вас. А если нужно будет, то и вас подымем, дадим команду. -- Подполковник Поддубный взглянул на часы. -- Чтобы через десять минут все легли. Командуйте, -- обратился он к дежурному.

-- Разойдись! -- крикнул Баклуша.

Шумно, но без суматохи авиационные специалисты бросились к вешалкам и начали раздеваться.

Не спали и некоторые офицеры; то там, то здесь в ДОСах горел свет. Поддубный на минуту остановился под окнами майора Гришина, который жил на первом этаже. Окна были небрежно завешены газетами, и сквозь них отчетливо виднелась фигура хозяина дома. Он как маятник ходил взад и вперед по комнате, ероша шевелюру и перебирая на тужурке пуговицы. Так всегда делал Гришин, когда его одолевали какие-то невеселые или тревожные мысли.