-- Верой меня зовут.
-- Такие чудесные русские имена -- Вера и Михаил, а вы ими пренебрегаете. Ну как же! Михаил... Не звучит со сцены...Тьфу! Какие же вы слуги своего народа, если чураетесь родительских имен? А небось ни одного иностранного языка не знаете? -- Телюков сказал несколько фраз по-английски. -- Не понимаете? Ну, ладно. Успокойтесь. Я отвезу вас назад. Надо только найти место для разворота. Дорога больно узкая.
Вернись они сразу в городок, об этом инциденте никто б и не узнал, кроме Мишеля. Побесился бы он немного -- и дело с концом. А они взяли да и поехали на озеро. Этого захотела сама Вероника, которая вдруг поняла, что "рыжий капитанчик" не такой уж простачок периферийный, как показалось ей с первого взгляда, да и вообще, как видно, человек порядочный.
Она пересела к нему, доверчиво протянула руку:
-- Еще раз прошу простить меня, капитан. Я очень глупо поступила. Мне стыдно, поверьте. Давайте будем друзьями.
-- Давайте, -- согласился Телюков, но прежний его интерес к этой женщине уже пропал. На казалась ему пустой, недалекой, к тому же дурно воспитанной.
А ночь стояла прелестная, тихая. В небе переливались звезды. За осокой и камышами переливался при лунном свете плес. И отовсюду долетали таинственные шорохи не то зверей, не то каких-то, должно быть, крупных ночных птиц.
-- Боже мой, как здесь чудесно! -- воскликнула Вероника, потрясенная красотой ночи. "Она еще способна восхищаться!" -- пренебрежительно подумал Телюков; он никак не мог простить этой легкомысленной девице оскорбления и теперь жалел, что не повернул назад и не отвез ее к Мишелю.
Не уделяя своей спутнице ровно никакого внимания, он молча вылез из машины, надул лодку и поплыл на ней сквозь густые камыши на середину плеса. В заранее облюбованном месте поставил перемет и поплыл обратно.
Пригорюнившись, сидела в машине Вероника. Она чувствовала -- летчик не простил ей обиды. Видела, что перед ней был гордый и сильный человек. К тому же отчаянный, если не побоялся один, в кромешной тьме пробиваться сквозь камышовые заросли... Он и нравился ей, и вызывал какое-то чувство страха. Единственное, что ее успокаивало, это сознание того, что он -- офицер, а офицер вряд ли позволит себе какой-либо грубый поступок по отношению к женщине.
В ночной тишине гулко доносился каждый звук. Всполохнется, ударит крыльями по воде дикая утка, а кажется, будто в камышах возится какое-то чудовище. И невольно вздрогнешь и оглянешься вокруг.
-- Мне страшно здесь одной, -- сказала Вероника, когда Телюков возвратился к машине.
-- В машине страшно? Или вы меня испугались? Не бойтесь. Рыжий капитанчик смирный, как ручной медведь, -- не тронет, не укусит.
-- Но ведь я просила у вас прощения! -- взмолилась Вероника, и в голосе ее послышались слезы. -- Я дурно поступила... не знала... не думала... Никогда еще с летчиком не встречалась...
-- А при чем здесь летчик?
-- Отвезите меня назад. Ну, пожалуйста! Я вас очень прошу!
-- Хорошо, -- подумав, ответил Телюков. Открыв заднюю дверцу, он начал одеваться. -- А я-то надеялся, -- сказал он шутливо, -- что мы уху сварим... Ну, как хотите. Домой так домой.
Он сел за руль, включил освещение. Лицо у Вероники было бледное, под глазами темнели круги, она вся дрожала. Но не успел Телюков нажать на стартер, как из тайги двумя полосами сверкнули автомобильные фары. Очевидно, ехали еще какие-то рыбаки из полка.
-- Кто б это мог быть? -- спросила Вероника.
-- Скорее всего, наши.