Между тем часы бегут; ничто не выдает усталости этого безмолвного гребца, кроме разве его отрывистого дыхания да капель пота, градом катящегося у него со лба и выступающего на груди.
Тяжелая работа всецело захватила его. Время от времени он на мгновение прерывает ее и ложится вдоль ствола, чтобы жадно втянуть в себя несколько глотков воды и освежить горячую голову. Кажется, будто каждое мгновение передышки вызывает в нем укор совести, так как после нее движения его становятся лихорадочно поспешны, почти конвульсивны и порывисто нетерпеливы.
Прошло уже целых шесть часов, шесть мучительных часов среди жуткой темени экваториальной ночи, с ее протяжным воем ягуаров, ревом ревунов и плачем кайманов или треском обрушивающихся лесных великанов, напоминающим громовые удары.
Но вот ручей расширяется, образуя как бы просторное устье. Течение становится сильнее и быстрее; ствол начинает вздрагивать и вертеться из стороны в сторону и, наконец, выплывает на свободное водное пространство, в котором отражаются мириады звезд. Теперь пловец спешит пристать к берегу. Его палка становится лишней: здесь он не достает до дна. Он попал в настоящую чащу громадных корнепусков и ощупью ищет какой-нибудь длинной и крепкой ветки, которую он мог бы срезать и с помощью своего тесака превратить в весло… Все это дело нескольких минут.
Он опять уже сидит верхом на стволе и с помощью самодельного весла кое-как направляет свое неуклюжее судно к темной черной массе, выплывающей из воды подобно морскому чудовищу, спящему возле берега.
Вот он подплывает к нему тихо-тихо, со всевозможной осторожностью, стараясь, чтобы не слышно было даже и плеска воды.
Он узнает судно, стоящее на якоре у самого берега. Да, это оно… сомнения быть не может.
Протяжный вздох облегчения вырывается из его груди, и на мгновение его судорожно сжатые руки перестают работать веслом.
Вот ствол прибило волной к корпусу судна, в носовой его части.
Вдруг он видит перед собой на поверхности воды длинный черный предмет, подкидываемый на коротких волнах, бьющихся о киль парохода. Это — пирога, привязанная к носовым якорным цепям. Снова вздохнув свободнее и отпустив ствол на волю волн, он ловко перебирается в пирогу и растягивается в ней во всю длину, чтобы отдохнуть в течение нескольких минут.
Между тем, наверху, на палубе судна, под сплошным лиственным навесом, раздаются шумные крики радости, неудержимый пьяный смех, бессмысленные песни, храп и пьяная икота, сливаясь с глухими звуками негритянских бубнов и барабанов в убийственную какофонию.
На «Симоне Боливаре» пируют. Тафия льется рекой, всякий пьет полной чашей, стараясь залить палящую жажду, вызванную соленой и пряной пищей, на которую чернокожие безумцы накинулись со свойственным им прожорством, — настоящий негритянский пир.
Оставшиеся в живых участники кровавой драмы, разыгравшейся в Озерной деревне, празднуют по-своему тризну по убитым товарищам и вместе с тем готовятся этой фантастической оргией к предстоящему завтра грандиозному зрелищу пыток и казней, назначенному ко времени восхода солнца.
Диего, как милостивый государь, широко распахнул перед своими соратниками и вместе с тем подданными двери своих погребов и кладовых. Все припасы уже разграблены… Эти дикари пьют и едят, едят и пьют, орут и пляшут, воют и хохочут… Но впереди еще полночи… что-то будет поутру?
Утром Шарль, Винкельман, Раймон, Фриц и индеец Табира должны быть преданы смерти с самыми ужасными ухищрениями, с самыми невероятными пытками, какие только сможет изобрести бесчеловечная и сладострастно жестокая фантазия озверевших, пьяных людей. Уже одно предвкушение этих безобразных мучений приводит Диего в неистовый восторг, вызывая в нем единственное волнение, какое еще доступно его зверской натуре. Эта перспектива до того опьяняет его, что отступив на этот раз от своих обычных правил строжайшей трезвости, он пьет наравне с остальными, ни в чем не отставая от своих собутыльников, пьет до самозабвения, до отупения, являясь одним из самых ярых участников общей оргии.
Отдохнув с четверть часа, человек в шлюпке поднимается; удостоверившись, что канат надежен, надевает его себе через плечо, берется за якорную цепь, проворно взбирается по ней до самого якорного крюка и затем повисает на руках. Еще минута-другая, и он уже на палубе.
Здесь оргия развернулась во всю. Шум, крики, песни и хохот стоят в воздухе, но внизу царит мертвая тишина.
Как человек, хорошо знакомый с расположением судна и знающий все ходы и выходы, ночной посетитель, ни минуты не задумываясь, осторожно прокрадывается к спуску в нижнюю каюту, некогда предоставленную в распоряжение пассажиров. Вот он уже на площадке перед дверью в каюту и видит смутно, при свете закоптелого фонаря, под потолком стоящего у двери часового с копьем в руках.
— Что тебе надо? — резко спрашивает его часовой.
— Сменить тебя… по приказу вождя! Иди — пей, там все пьют… ты не хуже других и тоже заслужил, как и другие.
ebooksa