— Ну-с, господин Луш, что ты теперь скажешь? Ты наш набольший и умнейшая голова!
— Да что, любезнейший мой Красняк, скажу, что мне решительно нечего вам сказать!
— Ну а ты, Геркулес, толстяк тяжеловесный, что можешь сказать о нашем настоящем положении? Какое твое мнение?
— Ба! Да я вовсе не для того рожден, чтобы иметь какое-нибудь мнение; вы посмотрите только на меня: разве моя башка устроена так, чтобы размышлять или рассуждать? Я могу только вам сказать, что чертовски скучаю! Вот и все!
— И мы тоже совершенно дохнем здесь от скуки! — разом воскликнули каторжники, возившиеся с починкой парового катера, похищенного при разгроме серингаля на Арагуари.
— Хм! А как нас знатно обокрали! — продолжал Красный с горечью. — С того самого дня, когда мы так лихо распростились с «Форелью» и откланялись господам надзирателям острога, мы не Бог весть что выиграли!
Кто бы мог подумать, что так выйдет! — вмешался в разговор Кривой, у которого пот струился со лба, и рубаха дымилась, как бока загнанной клячи. — Мы думали, что, вырвавшись оттуда, прямо попадем в блаженную страну, где будем пить сколько влезет, есть до отвала и затем снова пить до одурения, а потом нежиться на солнце, как кайманы… Ну, а на деле вышло…
— Вышло, что нам приходится работать, как неграм… тогда как сами эти негры ничего не делают, проклятые бездельники!
— Это доказывает, что поговорки не всегда говорят правду, нередко врут! — серьезно и поучительно заметил Луш.
— Как ты легко смотришь на это, старина!
— Ну, а ты смотри иначе, если хочешь или, вернее, если можешь!
— Конечно, я хотел бы смотреть на это иначе. А вы, ребята?
— Да, да… и с нас этой жизни хватит!
— Неужели только и есть отрады, что работать, как подневольные, с утра и до ночи, да портить себе кровь?!
— И если бы нам хоть платили за это, а то ведь только и награды, что пинки да ругань!
— И выходит, что мы — покорные рабы этих неумытых рож, этих негров, которые заставляют нас работать, как невольников, а потом еще выторговывают у нас каждый кусок лепешки, каждую горсть куака, каждый лоскут сушеной рыбы…
— И ко всему тому, еще никогда не быть уверенным в завтрашнем дне и не понимать ничего из их тарабарщины, кроме нескольких слов, пойманных на лету!
— Воля ваша, это не жизнь! И черт меня побери, если мы не прогадали, когда вырвались из острога на волю!
— Каторжные там — невольники здесь, не все ли равно? Одно другого стоит!
— Там дальше видно будет! — сказал Луш все так же невозмутимо.