Молодые невольники

В эту минуту внимание Гарри привлек Билль. Старый моряк сделал знак одному невольнику развязать ему руки, но последний, вероятно, боясь, что его увидит Голах, отказался.

Второй крумэн, оставшийся связанным, предложил своему соотечественнику развязать его, но тот также отказался.

Несчастная женщина, которой грозила месть Голаха, оставалась все такой же спокойной; дети ее с плачем прижимались к ней, а мичманы, вне себя от ярости и стыда, хранили гробовое молчание.

Одна Фатима казалась торжествующей.

Вторая яма была вырыта на небольшом расстоянии от первой и той же глубины. Голах приказал неграм прекратить работу.

Тем временем палатки были опять сложены, верблюды навьючены. Все было готово к отъезду.

Оба стража снова заняли свой пост перед белыми невольниками. Тогда Голах направился к негритянке, которая освободилась от своих детей и встала при его приближении.

В лагере царила глубокая тишина.

Неужели он собирается убить ее? Неизвестность продолжалась недолго.

Голах схватил женщину за руки, приволок ее к одной из ям и бросил в нее; потом невольникам приказано было засыпать яму, оставив снаружи только голову несчастной.

— Бог да сжалится над нею! — закричал Теренс с ужасом. — Чудовище зарывает ее живою в землю! Нельзя ли нам ее спасти?

— Мы будем недостойны называться мужчинами, если не попытаемся спасти ее, — сказал Гарри, поднимаясь на ноги.

Его примеру тотчас же последовали его товарищи.

Сторожа подняли ружья и прицелились, но быстрый жест Голаха остановил выстрел.

Сын шейха, по приказу своего отца, кинулся к яме, где стояла женщина, в то время как Голах сам шел навстречу мятежникам. В одну минуту бунтовщики были укрощены. Он схватил двоих, Гарри и Теренса, за волосы и оттащил их на то место, где они лежали раньше.

Затем Голах направился к яме, в которую была опущена негритянка, уже наполовину засыпанная песком.

Она не пробовала сопротивляться и даже не издала ни одного стона; она покорилась своей участи. Одна только ее голова виднелась над могилой, где она была осуждена умереть с голоду. В ту минуту, когда шейх уходил, она сказала ему несколько слов, не тронувших этого бесчувственного варвара; зато слезы наполнили глаза крумэна и покатились по его щекам.

— Что она говорит? — спросил Колин.

— Она просит его быть добрым к ее детям, — отвечал тот дрожащим голосом.

Оставив свою жену, Голах направился к Колину. Сомневаться в его намерениях было невозможно: оба лица, навлекшие на себя его гнев, должны умереть одинаково.