— Ну, скорее теперь! Где вы, дон Кандидо?
— Здесь! — отозвался со двора старик.
— Пойдемте!
— Уйдем, уйдем скорей из этого дома! — воскликнул профессор чистописания, хватая под руку дона Мигеля.
Но опять в тот момент, когда он собирался вставить ключ в замок, кто-то опередил его снаружи.
— Силы небесные! — испуганно воскликнул дон Кандидо.
— Оставайтесь на улице и не входите в дом! — шепнул дон Мигель почти что на ухо той, которая только что открыла дверь и которую он сразу же узнал, как, впрочем, и троих других следовавших за ней.
Вытащив на улицу бедного дона Кандидо, который едва держался на ногах от страха, он запер дверь и, вручив ключ той особе, с которой говорил, прибавил:
— Для меня очень важно, чтобы вы не возвращались раньше чем через четверть часа: священник Гаэте в доме.
— Священник Гаэте! О Боже! Какой ужас!
— Не бойтесь, вам ничто не угрожает, но если вы теперь отворите дверь, то он последует за мной, а это нежелательно для меня. Вернувшись, убедите его в том, что совершенно не знаете кто я такой. Поняли меня?
— Да, да, я понимаю, сеньор…
— Ни слова! — поспешно прервал он. — Знайте, что одно неосторожное слово обо мне будет дорого стоить вам, донья Марселина. Я уверен, что вы будете молчаливы, как могила, и мы всегда будем с вами друзьями, а потому, пока священник Гаэте отдыхает от волнений, вы с вашими племянницами вернитесь в лавки и купите там что-нибудь. С этими словами он сунул в руку донье Марселине сверточек банковых билетов. Перейдя через улицу, дон Мигель отыскал дона Кандидо, который дрожа всем телом ожидал его, прислонившись к стене красивой дачи, взяв под руку, он поспешно потащил его за собой — вскоре оба скрылись во мраке безлюдной улицы Кочабамба.
ГЛАВА XVII. Тридцать два раза двадцать четыре
Несмотря на свой страх, почтенный профессор чистописания принужден был попросить пощады у своего смелого спутника: он едва держался на ногах и никак не мог отдышаться. — Помедленнее, Мигель, — сказал он, когда они дошли до поворота улицы Кочабамба, — я падаю, задыхаюсь!
— Вперед, вперед! — сказал дон Мигель, увлекая за собой старика. Наконец они добрались до улицы Отцов.
— Теперь, — сказал дон Мигель, убавив шаг, — мы прошли четыре улицы, а добрейший монах так толст, что, без сомнения, не догнал бы нас даже если бы дьявол выпустил его в замочную скважину.
— Какой монах, Мигель? Какой монах? — встревожено воскликнул дон Кандидо, едва дыша.
— Ах, мой добрейший друг, вы все еще не понимаете?
— Нет, Боже меня упаси!