— Вот моя бумага! — сказал дон Кандидо.
— Или, вернее, бумага дона Фелипе…
— Конечно! Но она принадлежит мне, как частному секретарю.
— Хорошо, — ответил дон Мигель и прочел список, в котором значилось двадцать восемь лиц наиболее уважаемых в Буэнос-Айресе имен, в том числе и имя дона Альваро Нуньеса со следующей мрачной припиской:
Прочтя имя этого старого и верного друга его отца, дон Мигель вздрогнул и вытер слезу.
— Увы! Мигель, — пробормотал дон Кандидо, — сам дон Фелипе плакал, узнав об этой горестной потере!
— Об этом ужасном убийстве, хотите вы сказать! Но будем продолжать. Теперь, вот мертвые! — прибавил он, складывая бумагу, которую держал, и беря другую.
— Подожди, остановись, мой дорогой и любимый Мигель, оставим мертвых в покое!
— Я хочу посмотреть только цифру.
— Цифра вот, Мигель: пятьдесят восемь за двадцать два дня.
— Так, — отвечал дон Мигель, записывая, — пятьдесят восемь в двадцать два дня.
Он сложил и запечатал эту бумагу.
— Остаются еще марши армии в провинции Санта-Фе.
— Вот что я с ними сделаю! — сказал молодой человек.
С этими словами он хладнокровно поднес бумагу к пламени свечи и сжег ее, затем запер все эти депеши в секретный ящик своего бюро.
Дон Мигель написал письмо дону Луису, в котором, рассказал о кровавых подвигах Масорки, о том, что эти убийства должны принять вскоре еще более ужасающие размеры; затем он сообщил что предполагается новый обыск на вилле дель-Барракас, и, хотя это еще не решено окончательно, следует удвоить свое благоразумие; что донья Эрмоса хотела назначить свою свадьбу с ним на первое октября, так как она не хочет покидать города иначе как его женой, но что это невозможно, потому что мистер Дуглас, перевозящий эмигрантов, не вернется из Монтевидео раньше пятого, надо подождать до тех пор. Письмо оканчивалось так:
ebooksa