Начальник полиции решительно подошел к секретеру, ключ находился в замке.
Внезапно Мариньо, слышавший все, решил попытаться завоевать это гордое сердце красивым жестом. Стремительно войдя в комнату, он вскричал с жаром:
— Мой дорогой друг, остановитесь! Я ручаюсь за то, что в бумагах этой сеньоры нет ничего компрометирующего наше дело: ни журналов, ни писем нечестивых унитариев.
Викторика сделал шаг назад, уже Мариньо был уверен в своем успехе, но неожиданно молодая женщина с глазами, пылающими гневом, бросилась к секретеру, чуть не сломав, открыла его и, повернувшись спиной к Мариньо, сказала Викторике:
— Вот все, что находится в этом секретере, — вскричала она, — смотрите!
Мариньо до крови закусил себе губы. Начальник полиции бросил рассеянный взгляд на письма и бумаги, не касаясь, однако, ни одной из них, и произнес:
— Я видел, сеньора.
Донья Эрмоса поклонилась и села на софу, она была совершенно измучена.
Двое мужчин, низко поклонившись, вышли и присоединились к полицейскому комиссару, который ждал их во дворе.
Как раз в тот момент, когда они садились на лошадей, к даче подъехал дон Мигель.
Они обменялись холодным поклоном, и дон Мигель вошел в дом, проговорив про себя:
— Скверно, я начинаю опаздывать — это плохой признак! Мариньо в это время говорил Викторике:
— Этот должен все знать. Это унитарий, несмотря на поведение его отца!
— Да, с ним надо держать ухо востро.
— И кинжал наготове, — прибавил Мариньо сквозь зубы. И оба быстрым аллюром понеслись по направлению к городу.
Дон Мигель недолго пробыл у своей кузины. Он старался успокоить ее, рассказал ей о Луисе, затем уехал задумчивый.
Положение становилось угрожающим. Молодой человек чувствовал, что надежда покидает его. В размышлениях он проехал мимо барранки генерала Брауна, въехал на улицу Завоевателей и остановился перед домом доньи Авроры. Он испытывал потребность в счастье, чтобы придать себе силы для начатой им страшной борьбы. Но это был несчастный день.
Войдя в гостиную, он заметил, что мадам Барроль лежала в глубоком обмороке, а ее дочь, поддерживая своими руками голову матери, смачивала ей виски одеколоном.
— Иди, Мигель! — вскричала молодая девушка.
— Что произошло? — спросил Мигель.