— В чем, господин? Никакого пилигрима я в глаза не видал и не знаю…
— Ты скажешь, что и даяков напасть на меня не подбивал, правда?
— Клянусь, господин, всеми добрыми и злыми демонами! Я просто бродил по берегу в поисках пещеры, в которых саланганы устраивают съедобные гнезда, потому что один китаец заказал мне партию этих гнезд. А тут налетел ветер, оторвал мой челнок от берега и унес меня в открытое море, где я и встретил вас. Видит небо, чисто случайно!
— А почему ты до сих пор бледен?
— Господин, но ведь меня стиснули, сжали так, что я думал, пришел уже мой смертный час, и я еще не оправился.
— Ты лжешь, как пойманный мальчишка. Итак, ты признаваться не желаешь? Хорошо. Не добром, так иначе. Посмотрим, долго ли ты вытерпишь.
— Что вы хотите от меня, господин? — дрожащим голосом закричал пленный.
— Тангуза! — сказал Янес, не обращая внимания на стоны фальшивого «лоцмана». — Свяжи руки этому человеку и отведи его на палубу. А если он будет брыкаться…
— Мой пистолет заряжен, — ответил спокойно метис.
Янес вышел из каюты, а Тангуза принялся исполнять полученное приказание.
V. Признания лоцмана
«Марианна», быстро продвигаясь вверх по течению, миновала ту зону, которая была охвачена лесным пожаром, и теперь судно шло между покрытых зеленью берегов Кабатуана. Почему пожар не пошел дальше, объяснялось просто: огненному потоку преградил дорогу ручей, впадающий в Кабатуан.
Полный покой царил в окрестностях, по крайней мере, в этот тихий утренний час. И если судить по многочисленным стаям лесных птиц, беззаботно летавших в густых зарослях, можно было заключить, что даяки сюда еще не проникли.
Пернатый мир Борнео словно послал сюда всех своих представителей приветствовать пришельцев.
Одни перелетали через Кабатуан, весело перекликаясь; другие плавали по реке, третьи шныряли по отмелям, устраивая охоту за мелкой и крупной рыбешкой, которой кишела вода могучего потока. А на деревьях виднелись настоящие птичьи города. Это были удивительные создания птичьего искусства — гнезда в виде плотно сплетенных из растительных волокон мешков, подвешенных к гибким ветвям.
На отмелях же у берегов расположились на покой гавиалы, из которых иные, достигшие, должно быть, весьма почтенного возраста, имели в длину до пятнадцати футов15.
— Вот эти милые звери быстро развяжут язык нашему лоцману, — промолвил Янес, глядя на гигантских пресмыкающихся. — Прекрасный случай подвертывается. Самбильонг! Спустить якорь! Здесь задержимся. Что? Нет, не надолго. Нескольких минут будет, видимо, достаточно. Не думай, что я собираюсь удить крокодилов, но все же приготовь солидную, крепкую веревку.
В эту минуту на палубе появился подталкиваемый сзади Тангузой предатель-лжелоцман. Он был охвачен страхом, заставлявшим его трястись всем телом, но в то же время не выказывал желания сознаться ни в чем.
— Самбильонг! — сказал Янес, как будто не обращая внимания на пленника, когда якорь был спущен и «Марианна» заколыхалась на месте, приостановив свой стремительный бег. — Брось-ка несколько кусков солонины гавиалам, чтобы раздразнить их аппетит.
Судно находилось совсем близко от отмели, на которой лежали крокодилы. Их было шесть или семь, и среди них выделялся один бесхвостый: по-видимому, этот драчун потерял свое лучшее украшение в битве с собратьями из-за добычи. Пресмыкающиеся спокойно грелись на утреннем солнышке и не выразили ни малейшего беспокойства при виде парусника, остановившегося так близко от них.