— Ах, дьявол! — воскликнул он, потирая руки. — Летит, как молния. С таким суденышком Сандакан может объявить войну не только лабуанскому радже и крутящимся около него английским авантюристам, но хоть и самой Англии.
В этот момент на палубе показался Каммамури, который пришел с докладом о состоянии здоровья пленного таинственного хаджи.
По его словам, рана пилигрима не представляла серьезной опасности: пуля карабина Янеса, по всем признакам, встретила на своем пути какой-то посторонний предмет, может быть, рукоятку криса, и только рикошетом ударилась в грудь хаджи, не пронзив ее, а причинив более страшную на вид, чем действительно опасную наружную рану.
Янес с Брайаном спустились в каюту, где находился пленник под присмотром Самбильонга и одного часового из экипажа парохода.
Это был человек лет пятидесяти, худой, как скелет, смуглый, с тонкими чертами лица, как у индусов высших каст, и черными, пронзительными глазами, горевшими зловещим огнем.
— Господин! — сказал при их появлении Самбильонг. — Я осматривал тело пленника. На груди есть татуировка, изображающая змею с женской головой.
— Ага! Несомненно, «душитель»! — воскликнул американец.
— Разумеется! — отозвался Янес. — Не араб и не мусульманин, а туг и индус.
Услышав звуки голоса португальца, пленный открыл глаза, и его взор, полный жгучей, непримиримой и неутолимой ненависти, скользнул по лицу Янеса.
— Да, я тут, — скорее прошипел, чем сказал он. — И я друг Суйод-хана. Я поклялся отомстить Тремаль-Наику, Дарме, тебе, Малайскому Тигру и всем, помогавшим вам, за смерть людей моей религии. Я в твоих руках. И битва проиграна, когда я уже праздновал победу. Но это ничего не значит: можешь убить меня. За меня отомстит другой. Он раздавит всех вас.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Янес. — Как страшно! Но зачем ты, дружок, так торопишься довести меня до обморока? Лучше выкладывай, кто это примется мстить за твою персону?
— Узнаешь от него самого.
— А ты не скажешь? Ну так скажи хотя бы, куда ушел паровой баркас.
— Пойди за ним, узнаешь.
— Гм! Ты удивительно откровенен. Но может быть, еще что-нибудь скажешь, милый друг?
— Убейте меня. Пытайте меня. Вы увидите, можно ли вырвать тайну из моих уст. Я скорее проглочу собственный язык, чем вы услышите хоть одно слово.
— Ай-ай, какое упрямство! — отозвался Янес, поднимаясь. И, обратившись к капитану Брайану, добавил:
— Сеньор, кажется, вы что-то хотели сказать о способах, которые применяются в этих случаях краснокожими Северной Америки?
Вместо ответа Брайан отдал распоряжение часовому приготовить на палубе пару досок и бочку с водой.
— Что вы думаете делать? — обратился к нему Янес, удивленный этим распоряжением.