Владыка морей

— Увидите, сэр! — ответил американец. — У нас это называется — дать напиться водицы.

— Пытка водой?

— Да, что-то в этом роде.

Самбильонг и Каммамури подняли пилигрима и вытащили его на палубу, куда не замедлили выйти и Янес вместе с капитаном.

XV. Смерть хаджи

Описывать ли подробности того, что произошло на палубе купленного Янесом парохода? Правда, долг летописца — говорить обо всем. Но, с другой стороны, и так наше повествование полно ужасных картин.

Кровавые бои, во время которых бойцы не просят и не дают пощады. Картины истребления человека человеком. Картины насилия, влекущего за собой другое насилие И кровь, кровь без конца…

В этом нет вины самого рассказчика: такова, нет, еще гораздо ужаснее сама жизнь там, в той стране, о которой повествует наш рассказ. Там мог бы быть рай земной, но человек превратил этот рай в ад. Там могли бы мирно развиваться колоссальные культурные государства, ибо нет в мире почвы плодороднее, чем на островах в тех водах. А там обитают только орды дикарей, которые и в наши дни, кажется, знают только одно искусство — убивать себе подобных. Жечь, грабить, истреблять. И поневоле те немногие представители цивилизованных стран, которых судьба швыряет в этот омут, в этот ад на земле, сами вынуждены силе противопоставлять силу, на хитрость отвечать еще большей хитростью, на жестокость — еще более ужасной жестокостью.

Иначе они погибают.

Может быть, когда-нибудь и в этих краях загорится заря новой, культурной, мирной жизни, и тогда о них будут петь другие песни, и кисть художника будет изображать другие картины. Пока же, если только рассказывать правду о жизни Малайзии, приходится описывать сцены, подобные тем, с которыми уже знаком наш читатель.

Но от описания пытки, произведенной над злосчастным лжепилигримом, мы уклоняемся. Зачем тревожить, будоражить нервы подобными картинами?

Скажем только, что сначала пилигрим держался вызывающе, смеялся, бодрился. Янес, которому в его странствиях по островам и морям Малайзии давно удалось закалить свои нервы, но который вместе с тем вовсе не был любителем жестокостей и избегал применять даже сравнительно легкие наказания, кроме исключительных случаев, пытался уговорить пилигрима миром покончить дело, обещая ему освобождение, если он сообщит, куда увезли Тремаль-Наика и Дарму. Но пилигрим издевался над этими попытками и все твердил:

— Пытайте меня! Убейте меня!

Закончилось тем, что Брайан принялся за дело: в злосчастного тута начали закачивать воду, как в пустую бочку.

Муки, причиняемые такой пыткой, способны сломить самую крепкую волю, и пилигрим сдался, но сдался только тогда, когда в теле его оставалась лишь слабая искра жизни.

На вопрос, кого он подразумевал под именем «грядущего мстителя», он пролепетал:

— Мой воспитанник… Синдия.

— Кто он? — допытывался Янес.

— Сын… моего побратима… Суйод-хана. Крик удивления вырвался из уст португальца.

— Так вот она, разгадка роковой тайны! Так вот кто неумолимый враг!