И грянул гром

— Кавалерия! — завопил Син. — О Боже, взгляните на них!

Его крик подхватили, и все радостно и весело загалдели. И в то же время крохотные коричневые фигурки мчались с горы навстречу своим пикетам, которые галопом неслись из долины, таща за собой запасных лошадей.

Потом, заглушая веселые крики и оружейный огонь, цокот копыт и вопли ужаса, заиграли марш. Это был резкий и отчетливый сигнал к началу атаки.

Син перестал приветствовать их выстрелами. Веселье пошло на убыль. Один за другим его люди вставали, чтобы посмотреть, как уланы, ряд за рядом, продвигались вперед. Рысью, легким галопом, галопом. Они ехали, опустив головы.

Некоторые буры, поняв, что проиграли, пытались убежать.

— Боже! — Син с трудом дышал, дрожа от возбуждения.

Слышался только цокот копыт, ситуация изменилась, когда англичане, не задерживаясь, не мешая рядов, теснили буров. Вдруг ситуация изменилась. Буры развернулись и бросились на обнаженные, длинные и сверкающие сабли улан.

Син видел, как какой-то бюргер заметался, а улан преследовал его. Видел, как враг схватился за голову, а кавалерист, встав на стременах, замахнулся саблей. Бур упал. Развернув лошадь, как игрок в поло, он снова подъехал к буру, стоявшему на коленях, чтобы добить его.

— Четвертуйте их! — завопил Син, и его голос звенел от ужаса и отвращения. — Четвертуйте их! Ради Бога, разрубите на четыре части!

Но кавалеристы не последовали его совету. Они бились насмерть, хладнокровно нанося друг другу меткие удары, кололи и резали, уворачивались и наступали, пока все не перемазались кровью, пока тела мужчин с многочисленными ранами не распростерлись на равнине.

Син отвел глаза и увидел остатки коммандос Лероукса, спрятавшихся в расщелине, где их не могли достать уланы.

Он сел на скалу и закурил. Дым крепкой сигары помог ему ощутить вкус победы.

Через два дня Син вел свою колонну в Чарльзтаун. Их приветствовал гарнизон, и Син ухмылялся, наблюдая за реакцией своих людей. Полчаса назад их еще обстреливали, когда они тряслись на отбитых у врага лошадях. А теперь они были радостны и веселы, их встречали как героев, и им это нравилось.

Потом лицо Сина снова стало грустным, когда он, оглянувшись, заметил, как мало их осталось. За ними тянулось пятнадцать фургонов, забитых ранеными.

«Если бы я только выставил наблюдение».

Глава 47

Ачесон с нетерпением ждал Сина. Через двадцать минут после прибытия в Чарльзтаун Коуртни сел в экспресс, уходящий на север. Он ненавидел Соула, принимавшего теплую ванну, Мбеджана, который убедил его отдать форму в чистку. Вечером Сину надо было идти на обед в офицерскую столовую, а Соул тем временем упьется его «Клико» и «Карвуазье».

Когда Син прибыл в Йоханнесбург на следующее утро, он перепачкался сажей локомотива, а немытое две недели тело сильно пахло. Ачесон приказал встретить его и доставить в свои апартаменты в «Гранд-отеле».

Майор Петерсон демонстративно не смотрел на Коуртни, заметив пятна, грязь и засохший ил, так как все это сильно контрастировало со столом, покрытым белой скатертью, на которой стояли серебряные приборы. Едкий запах, исходящий от Сина, испортил ему аппетит, и он закрывал нос шелковым платком. Но Ачесон, казалось, ничего не замечал и пребывал в прекрасном настроении.

— Вы чертовски хорошо выглядите, Коуртни. Правда чертовски хорошо. Надеюсь, Лероукс не будет нас какое-то время беспокоить? Хотите еще яйцо? Петерсон, передайте ему бекон.