Он не знал еще конкретно, кому это «вам», но знал то, что вступает в борьбу — в ту самую борьбу, о которой говорил ему в Луисе Глаголев и в которую он все не хотел верить. И, приняв решение, Петр сразу же успокоился.
— Стоит ли говорить о такой чепухе! — сказал он подчеркнуто безразлично. — И вообще я голоден как волк!
Роберт внимательно посмотрел на него, Элинор переглянулась с американцем, тот пожал плечами.
Они поужинали запасами из холодильника доктора Смита: консервированные бобы, колбаса, персики.
Петр обратил внимание, что Элинор сегодня необычно много пила. Раньше он за ней этого не замечал. Не отставал от нее и австралиец: они сегодня словно старались перещеголять друг друга. Они пили и не хмелели, и Петр, слушая рассказы доктора Смита о том, как он живет в далекой Калифорнии, — о небольшом домике его родителей, о том, что он был капитаном бейсбольной команды в Калифорнийском университете, о его хобби — собирании марок, посвященных медицине, все время чувствовал, что приближается что-то страшное своей неотвратимостью. Иногда ему казалось, что Элинор и Роберт ходят по кругу, не спуская глаз друг с друга и выжидая удобный момент, чтобы сцепиться насмерть.
И вдруг австралиец поднялся. Он был пьян, как никогда, но держался твердо.
— Извините, — сказал он вежливо и многозначительно взглянул на Петра. — Мы очень устали. Спокойной ночи.
Он пошел к выходу, и Петр, повинуясь его взгляду, пошел следом за ним.
— Спокойной ночи, джентльмены! — услышал он за собой счастливый голос Смита.
Они прошли под навес и сели на свои кровати.
Вокруг была тишина. И опять надрывались, звенели цикады. Ночь была такой умиротворяющей! Она была вся усыпана звездами, насквозь просеребрена луной. Здесь, на плато, дышалось легко и было прохладно, как где-нибудь ночью в горах Крыма.
— Что с тобой, Боб? — спросил Петр и вспомнил: получилось как-то так, что он давно уже не называл австралийца Бобом, а тот, не любивший, когда его называют Робертом, не протестовал, как раньше.
— Ты любишь ее?
— Люблю?
Голос Боба был хрипл. Он откашлялся и повторил:
— Люблю?
Это был не ответ, это был вопрос — вопрос к самому себе.
— А ты?
Петр тихонько покачал головой. Был ли он влюблен в эту странную, изломанную, все еще непонятную ему женщину? Но чем ближе он узнавал ее, тем больше он испытывал совсем иное чувство. Перед ним было человеческое существо — израненное, без корней, без родины, не имеющее ничего и ищущее опору то в служении языческим богам, то в филантропии, то в абстрактных библейских категориях.
Но Роберту было сейчас не до его исповеди. В голосе его звучала ненависть, он почти кричал:
ebooksa