Хозяин — опять же южанин! — Петр больше не удивлялся — южане были здесь всюду, где требовались специалисты, — оказался понятливым.
Он охотно согласился переснять письмо доктора Смита. Затем осторожно перемотал пленку, перезарядил камеру.
Письмо доктора Смита он небрежно сунул в кипу документов, видимо уже приготовленных для пересъемки.
— К вечеру будет готово, са.
— А пораньше?
— Много работы, са.
Делать было нечего, и Петр, немного помедлив, кивнул:
— Ладно.
Яркое ослепительное солнце резануло глаза, когда он ступил на тротуар. Высокого уже не было.
Нищий-слепец, сидевший у двери фотографии, поднял голову и запричитал:
— Пенни, батуре… Батуре, пенни!
Кряхтя, он поднялся и потащился за Петром, легонько постукивая кривой палкой по твердой земле.
Улица упиралась в просторную площадь перед мечетью, величественным сооружением в нарочито мавританском стиле. Это скорее даже был дворец с невысокой башней посредине, увенчанный большим зеленым куполом. Два шестигранных минарета, дважды опоясанных круглыми балкончиками, возвышались по углам фасада.
Все здание окружала невысокая желтая стена с воротами в мавританском стиле, закрытыми железными решетками. Яркий солнечный свет заливал площадь, мечеть. Небо было чистым, акварельно-голубым, без единого облачка.
За оградой высились раскидистые деревья, протянувшие густо-зеленые ветви за стену. В их тени сидело несколько стариков, лицом к другой стене — высокой, беленой, с крепостными зубцами.
Петр медленно обошел мечеть, фотографируя ее со всех сторон. Решетка ворот оказалась приоткрытой. Петр заглянул туда.
Двор мечети, вымощенный цементными плитами и чисто выметенный, манил прохладой.
— Батуре!
Еще не дряхлый одноглазый старик, сидевший на бетонных ступеньках у входа в мечеть, махнул рукой:
— Батуре!