На ней была ее амазонка, но у нее не было времени надеть сапоги. Белокурые волосы легкими прядями вились в тени огромной фетровой шляпы.
Она соскочила на землю.
— Я бежала, — сказала она.
Отец д’Экзиль не тронулся с места, но опора его внезапно исчезла. Мул узнал своего друга-кобылицу. Обнюхивая морды друг друга, животные с счастливым фырканьем уже возобновили свои таинственные беседы.
— Я бежала, — повторила Аннабель. — Я боялась, что не догоню вас, — смиренно добавила она.
— Проще было бы избавить себя от этой беготни и сказать мне то, что вы считаете нужным, на вилле, — ответил отец Филипп. — Часа в четыре Роза доставила вам случай к этому.
Аннабель опустила голову. Несколько минут они молчали. В сером небе с криком проносились первые каравайки.
— Вы позволите мне продолжать мой путь? — сказал иезуит. — Я хотел бы до наступления полуночи быть в Огдене. Когда станет темно, я медленнее буду подвигаться вперед. Трогай, Мина.
— Позвольте мне проводить вас немного, — шепнула молодая женщина.
— Как вам угодно, — произнес аббат.
Взяв под уздцы животных, они прошли рядом пятьсот метров. Угасающий дневной свет отражался в соленых лужицах. Был тот момент, когда на земле кажется светлее, чем в небе.
Перед ними вдруг вспорхнула неизвестно откуда взявшаяся трясогузка. Она поджидала их, пока они почти наступали на нее. Тогда с еле слышным писком птичка улетала, садилась немного подальше, снова поджидала их и снова улетала.
Наконец тихим голосом заговорила Аннабель, голосом, в котором слышались уже все ночные страхи.
— Почему вы уезжаете?
— Я и то слишком опоздал, — отвечал отец д’Экзиль.
— Слишком опоздали! — горестно выдохнула молодая женщина.
— Да, слишком опоздал, — сурово повторил он. — Я священник, и меня ждут там.
И он жестом указал на темные пустыни Севера.
— Вы меня оставляете ради индейцев! — воскликнула Аннабель.
— Одна душа стоит другой, — жестко пояснил иезуит. — И я хочу думать, что ничто не грозит вашей душе.